Наконец спутник Джессики сменил тему:
— На этой неделе открывается новая выставка.
— Да, я слышала. — Лицо Джессики словно светом озарилось, от чего у Каттера сжались все внутренности.
Филипп обратил свое улыбающееся лицо к Каттеру:
— Вы уже ходили на Пикассо?
Понимая, что отмалчиваться, как все это время, больше не получится, Каттер ответил:
— Нет, никогда его мазню не понимал.
Видимо, с «мазней» он перестарался, так как направленный на него взгляд Джессики излучал возмущение. Разговоры, жужжащие вокруг, стихли. И лишь лицо Карра оставалось невозмутимым и выражало христианское терпение и всепрощение. Видимо, он счел Каттера, не разбирающегося в тонкостях живописи, достойным сострадания.
— Да, не всем дано понять прелесть его творений, особенно поздних, — произнес Карр.
Каттер медленно глотнул пива и лишь потом спросил:
— Что тут понимать, когда у женщины нос прямо из щеки торчит?
— Это называется «кубизм».
— Хоть как называй, уродство, оно и есть уродство. — Каттер пожал плечами. Обычно он не ввязывался в подобные прения, но уж больно его задел высокомерный самовлюбленный мистер Карр, который постоянно то тут, то там щупал Джессику.
— У Пикассо был особый дар, — возразил Филипп.
— У Пикассо были проблемы со знанием анатомии, — парировал Каттер.
Джессика прокашлялась и посмотрела на него убийственным взглядом.
— Э-э… — замешкался сперва Филипп, а затем раздраженно выдал: — Гонять на машинке по кругу, конечно, сложнее.
Замешательство Карра и последующая жалкая попытка задеть собеседника не вызвали у Каттера ничего, кроме довольной усмешки:
— Да, не всем дано понять прелесть гонок.
Взгляд Джессики метал уже не молнии, а ядерные ракеты, но Каттеру надоел этот разговор:
— На этом предлагаю считать наш искусствоведческий диспут завершенным. Пойду посмотрю, чем там сегодня угощают.
Раздосадованная Джессика смотрела, как он удаляется к столу с закусками. Карр вновь завел бесконечный разговор о своем бизнесе, и она, не сводя глаз с Каттера, извинилась, взяла тарелку и направилась следом за своим подопечным. Встав в соседнюю очередь, она тихим голосом потребовала объяснений:
— Что это было?
Изучая ассортимент угощений, Каттер невинным тоном ответил:
— Я вел светскую беседу на тему творений Пикассо. А вы тем временем выделывали со своими глазами какие-то странные вещи.
— Я пыталась призвать вас к порядку!
— Это слово не из моего лексикона.
Джессика шумно выдохнула:
— Но ведь можно хотя бы притвориться.
Каттер поднял на нее взгляд, от которого она буквально застыла:
— Дорогая моя, никакого притворства, никаких подделок, только подлинники. Все, что я делаю, я делаю искренне.
— Ну-ну, и людей оскорбляете.
— И это тоже. — Губы его искривились в ухмылке. — Слушайте, что вы все время к моим словам придираетесь?
Наклонив голову, Джессика с притворным терпением в голосе ответила:
— Это вы сейчас о том, что я не дала вам с Ураганом Джейн развить тему секса на рабочем месте?
— Она мне нравится! — веселился Каттер.
— Еще бы. У нее ведь один трах на уме.
— Замечательное качество для женщины.
Поджав губы, Джессика стала накладывать себе клубнику. Ну почему ее так задевают его несерьезные комментарии?
— То, что она предпочла бы свиданию с топ-менеджером встречу с пожарным, так как он знает, «как управиться с ее огнем», не означает, что она победительница сегодняшнего раунда.
Беря ложку, Каттер оглянулся на нее и сказал:
— Любовное Зелье тоже не блистала. Ее слова — прямое оскорбление всех пожарных разом. Видите ли, она выбрала бы топ-менеджера, так как любит, когда мужчина силен как физически, так и интеллектуально. Снобизм-то какой! Ураган Джейн пусть и не Эйнштейн, но с ней хотя бы весело.
— Очень. Еще чуть-чуть, и она рассказала бы вам обо всех своих похождениях в прямом эфире.
Каттер потянулся было за канапе, но остановился:
— А что, у вас с этим какие-то проблемы?
Оглянувшись по сторонам и убедившись, что окружающие не проявляют к их разговору особого интереса, Джессика подошла к Каттеру вплотную и прошептала:
— Да, и огромные.
И это было странно. Потому что Джессика по праву считала себя современной, успешной женщиной, осознавала собственную привлекательность, умела флиртовать. И было совершенно непонятно, почему шутливый, на грани приличия обмен репликами между Каттером и Ураганом Джейн так ее задевает.
Каттер наклонился поближе, даже, по мнению Джессики, чересчур близко, и поинтересовался:
— Что вы имеете против парочки фривольных историй?
Щеки Джессики запылали с такой силой, что ей показалось, лед под блюдом с креветками должен непременно растаять. На самом деле в глубине души она опасалась, что по сравнению с историями Джейн ее собственный сексуальный опыт окажется пресным и унылым.
Отогнав прочь эту мысль, она крепче вцепилась в тарелку и холодным тоном заявила:
— Такие вещи не должны выноситься на публику. Это нарушает связь между… Что тут смешного?
На самом деле он даже не улыбнулся, так, легкий намек на усмешку играл на лице. Но и этого было достаточно, чтобы по телу ее прокатилась теплая чувственная волна.
— Просто мой бредометр опять зашкаливает, — ответил Каттер.
Лицо ее запылало таким жаром, что, казалось, теперь не только лед растает, но и сами креветки зажарятся. Не замечая, что делает, Джессика стала что-то накладывать на тарелку, пробормотав:
— Это вовсе не бред.
— Солнце мое, — вкрадчиво обратился к ней Каттер, — не знаю уж, почему вам до сих пор не сказали, но секс — вовсе не священное единение двух душ. Чаще всего это просто физическая разрядка людей, которых влечет друг к другу. — В его взгляде читалось явное желание. — И в этом нет ничего плохого. — Он развернулся и пошел к другому столу.
Поспешив следом, Джессика ожесточенно прошипела:
— Возможно, и нет, но лишь для тех, кто остался на низшей ступени эволюции.
Он рассмеялся с таким явным удовольствием от происходящего, что до Джессики стал доходить смысл ситуации:
— Вы что, специально меня дразните?
— Просто когда Джессика Уилсон заводит разговор на тему взаимоотношения полов, это такое занимательное зрелище. — И он удалился к стойке с десертами.
Джессика немного постояла, пытаясь унять бешеное сердцебиение, а потом кинулась следом.
— Дорогая моя, если вы и дальше будете меня преследовать, народ таки решит, что у вас ко мне чувства, — высказался Каттер, поднимая взгляд от шоколадных эклеров.
