накопили вместе, – серые глаза застыли, вглядывались глубоко в чёрные зрачки, которые сужались, не хотели её впускать. – Не упрямься, это не подачка, это возвращение долга.
– Не надо. Хотела бы вернуть, вернула бы раньше, а не сейчас, когда я на жалость надавил.
Он опустил голову и залпом допил кофе. Алёна закатила глаза и скрестила руки под грудью.
– Вот любишь ты выпендриться, – укорила она жалостливо, а потом вздохнула судорожно и повысила голос. – Ушёл тоже по-выпендрёжному. Просто пропал! Мне приходилось твою мать допрашивать…
– Ну, ты тоже гордая! – Игорь развёл руками. – Сама уже полгода в Москве, могла бы и позвонить. Нет, ведь… Случайно встретились…
Ироничный смешок вылетел из груди, как кашель. Девушка сжалась и отвернулась к стене, где бледно-зелёные листья папоротника замерли навеки в полёте. Сама себя теперь не понимала, ведь, действительно, приехала сюда только за ним. Каждый день о нём думала, представляла встречу, а набрать выученный наизусть номер так и не решилась. Боялась оказаться ненужной и навязчивой.
– Не надо во всём меня винить, – надулась она. – Если бы я была в тебе уверена, то не держалась бы так за должность и не стала бы делать аборт.
Игорь вскинул голову и рассмеялся невесело.
– Ну, разумеется, во всём я виноват, неудачник. Ну, прости, что я такой лох! Зарабатывать не умею!
– Я не об этом! – Алёна зажмурилась, чтобы его перекричать, одумалась, что задела за самую тонкую и громкую струну.
Он резко затих и впился в неё глазами. На кулаке белели костяшки. Щёки втянулись внутрь. Челюсти напряжённо стиснулись.
Минуту они сидели так, оцепенели оба: он – от злости, она – от страха. Боялась потерять его навсегда, хотя уже потеряла, давно, ещё тогда, когда решила, что не может его потерять, когда начала его пилить по любому поводу и без, когда порицала его стремление к собственному бизнесу вместо надёжного продвижения в корпорации, когда впервые упрекнула в никчёмности, совсем как мать отца. И тогда, когда стала жаловаться собственной секретарше на его бесперспективность и трудность своего положения сильной женщины рядом со слабым мужчиной. Хотелось самоутвердиться, надоело быть недостойной мымрой на фоне достойного красавчика. А секретарша разносила её слова по всему филиалу. И все шептались за их спинами.
– Нет, ты именно об этом, – выдавил Игорь. – Ты сама не заметила, как всё изменилось, когда стала директором?
Привычно спокойный голос жалил незаметно, остро и колко, попадая в самое нутро. Или это была собственная совесть.
– Твоя мать мне вообще прямым текстом заявила, что не желает, чтобы ты со мной всю жизнь мучилась, как она с твоим отцом.
Алёна впилась пальцами в голову и накрыла глаза ладонями. Мать и ей это прямым текстом говорила. И не раз, а постоянно. Долдонила, что дочь достойна большего, всё пыталась её свести с солидными мужчинами, почти своими ровесниками, которых знала по работе. Алёна отбивалась как могла, но слушала и прислушивалась непроизвольно. Она в этом соку с детства плавала, даже если не хотела, усваивала. Отца всегда жалела и любила гораздо больше, чем мать, но воспитывалась последней. Много позже это поняла, когда стала замечать в себе её черты, повадки и даже словечки, которые копировала неосознанно.
– Я никогда не считала тебя неудачником, на самом деле, – сипло ответила девушка – спазм, охвативший глотку, не давал говорить в полный голос. – Я просто…
Докончить мысль она не смогла и прикусила до боли губы. Сама не знала, почему ворчала на него и за что злилась. Бесили коллеги, которые сомневались в её компетентности, многие приговаривали, что Игорь был бы лучшим руководителем, не ей в лицо, но она подслушивала. И Павел Семёнович, по рекомендации которого её назначили, тоже сомневался поначалу, всё спрашивал, уверена ли она, что справится, что будет ставить работу вперёд всего. Быстро убедился, что не прогадал, но слухи по компании всё равно ползали. Некоторые строили самые невероятные теории о том, что Алёна якобы через постель с Павлом Семёновичем должности добилась. А у него к ней было сугубо менторское отношение, почти отцовское. Он её многому научил, не только по работе. И часто выступал сторонним мудрецом в их с Игорем отношениях. И после расставания утешал её мудрыми советами, что время всё лечит. И лучше всего это время чем-нибудь занять, например, работой.
– Я люблю тебя, Лён, – сказал Игорь тихо, в каждом слове слышалась боль.
Он подошёл и сел перед ней на одно колено. Рукой поднял лицо на себя, вторую положил на шёлковое плечо. По щекам Алёны хлынули слёзы. Сердце растаяло и растеклось. Так давно она хотела услышать эти слова, надеялась, тогда точно полегчает, а стало мучительнее.
– Но я не хочу быть твоим подчинённым по жизни и принимать твой любой приказ или каприз, – мужчина вздохнул, опустив взгляд в пол. – Я думал, мы партнёры. И решать, быть нашему ребёнку или нет, мы должны были вместе.
– Но ведь, если бы я этого не сделала, сейчас всё было бы гораздо хуже, – простонала девушка и зарыдала. – Я ведь оказалась в итоге права.
Игорь молчал и убрал от лица руку. Больше её не трогал. Она его не чувствовала. Только давящую тишину в ответ на её всхлипывания. Потому и глаза открывать не хотела. Слёзы текли. Секунды тикали. Много успело пройти, прежде чем девушка решилась.
Он уже стоял в проёме двери, смотрел спокойно, а когда она подняла на него заплаканный взгляд, медленно покачал головой.
– Ты не изменилась. Ничуть, – заключил он с грустью.
Зелёный в глазах потускнел. Лицо выдавило жалкую улыбку.
– Рад был повидаться.
Он развернулся и ушёл в гостиную, где щенок до сих пор спал под наркозом. Алёна вышла в коридор за ним, но молча наблюдала за тем, как её первая и последняя в жизни любовь уходит. Снова молча, не хлопая дверью.
Губы девушки медленно сжимались, требовали плотный фильтр между, чтобы было, на что давить и чем отравлять внутренности. Хотелось там всё умертвить, лишь бы не болело и не ныло.
Когда дверь щёлкнула, Алёна рухнула на пол и завыла, как бездомный щенок, провалившийся в коллектор. Только некому было её найти и подобрать.
После совещания Алёна вызвала Павла Семёновича на ланч в кофейне на первом этаже, где любила покупать кофе на
