3
Никогда почти не болея, нежданно-негаданно Мэри подхватила грипп и вот уже неделю не выходила из дому. И хотя температура упала, общая слабость и апатия остались.
Накинув старенький халат и сунув ноги в тапочки, она подошла к зеркалу и с отвращением глянула на свое осунувшееся лицо. Потом спустилась в кухню и заварила себе чай, собираясь вернуться с чашкой в спальню. Все ее, бедную, бросили.
Непонятно, куда запропастилась ее матушка, которой уже давно полагалось вернуться. Поднимаясь в спальню, она неожиданно услышала в гостиной мамин голос и решительно направилась вниз.
— Я и не знала, что ты уже… Не закончив фразу, Мэри замерла на пороге с открытым ртом.
— Милочка моя, так ты не спишь? Боже, ну и кошмарный же у тебя вид! Правда, Джеф?
— Чистая правда, — согласился гость, не находя нужным смягчать неприятную истину. Под глазами больной пролегли темные тени, щеки ввалились, и на бледном лице четко очерченные скулы выделялись еще резче.
У Мейсона болезненно сжалось сердце. Он знал, что, явившись в этот дом, сам ищет неизвестно чего на свою голову, однако отказаться от приглашения не смог.
— Противная машина опять заглохла по дороге, и Джеф любезно подвез меня. Ну иди сюда и поздоровайся с гостем.
— Не могу, — проворчала Мэри. Она не желала представать перед этим человеком в неприглядном виде. Ей хотелось появиться перед ним в очередной раз ослепительной красавицей, холодной и уверенной в себе. Только так можно было бы вернуть себе самоуважение, продемонстрировав, что он ровным счетом ничего для нее не значит. Воображение уже создало несколько сценариев, и все они заканчивались одним и тем же: непокорный падал к ее ногам. Однако оказавшись с ним лицом к лицу, она запоздало поняла: Мейсон не из тех, кто сдается без боя.
— Незачем гостю заражаться моим вирусом.
Вообще-то к этому типу с загоревшей, но холодной физиономией не должно быть никакого сочувствия, мстительно подумала она. Разбил мне жизнь, а сам радуется.
— Чепуха! Ты уже не заразная, так что нечего опасаться. Я как раз показывала Джефу…
При виде раскрытого фотоальбома на коленях у матери, Мэри метнулась к ней, расплескивая чай.
— Нет! — воскликнула она, не задумываясь о том, как нелепо выглядит ее поведение. — Неужели ты считаешь, что мистеру Мейсону интересны семейные архивы? — Сердце Мэри сжалось при мысли о том, что Джеф увидит старые фотографии балетных партий, сделанные до того, как травма колена коренным образом изменила ее жизнь. — Зачем утомлять гостя? — Она метнула в сторону визитера испепеляющий взгляд, а мать с невинным видом заметила:
— Джеф понятия не имел о твоем триумфе на сцене.
— А откуда бы ему знать? — Дрожащей рукой Мэри поставила чашку на стол. Она злилась сама на себя за то, что в обществе какого-то докторишки превращается в глупую, вздорную, истеричную девицу. Возмутительно, но этот тип оказывает прескверное воздействие на мать, на сестер… и даже на нее.
— А, ты заварила чай. Вот и славно! Вы ведь выпьете чашечку, Джеф? — Не дожидаясь ответа, миссис Грант скрылась в кухне.
Репетируя в уме очередную встречу, Мэри рассчитывала выглядеть воплощением холодного безразличия. Но Мейсон застал ее врасплох — тщательно продуманный план потерпел полное фиаско, а заученные фразы напрочь вылетели из памяти.
Что за кошмарный у нее вид! А этот негодяй сидит себе и невозмутимо рассматривает ее фотографии и вырезки из газет. Как он вообще посмел сюда явиться?
— Что случилось с твоей ногой? — Гость поднял на Мэри глаза.
— Разрыв сухожилия, мениск и черт знает, что еще… — Она наклонилась, резко захлопнула увесистый альбом, бесцеремонно отобрала законную собственность и прижала к груди.
— Кто оперировал? — последовал новый вопрос Мейсона, никак не отреагировавшего на явную грубость.
— Сэр Уолт Эббинс.
— Лучший из ортопедов.
— А я думала, сей титул принадлежит вашей светлости, — съязвила Мэри. — Во всяком случае, Сесиль так думает. Звоня домой, сестра всякий раз жаловалась на то, как сложно наладить контакт с новым врачом-консультантом и какого неповторимого, бесценного специалиста Оклендский госпиталь утратил в лице Мейсона.
— Кстати, как поживает Сесиль? — поинтересовался он.
— А то ты сам не знаешь? — небрежно бросила Мэри.
— Если бы знал, не спрашивал бы.
— Шагу ступить не может без богоподобного хирурга!
— Мне понятно твое враждебное отношение к медицине, но Уолт Эббинс в самом деле не имеет себе равных. Неужели операция не помогла?
— Я не испытываю ни малейшей враждебности ни к медицине, ни к медикам. — Кроме тебя как мужчины, мысленно добавила она. — А в чем дело? Заговорил профессиональный интерес? Может, операция прошла весьма успешно, и занимайся я чем угодно, кроме балета, то и не вспомнила бы о травме.
— Трагическая история. Что там писали критики? «Сцена утратила потрясающей силы юный талант», — процитировал он газетную вырезку.
— Трагедия — это смерть, стихийное бедствие и голод, — возразила Мэри. — Я не Мольер и не считаю балет основой мироздания. Классик преувеличивал, считая, что если бы люди умели танцевать, то не было бы ни войн, ни других трагедий.
— А как насчет дифирамбов в твою честь?
— Я хорошо танцевала, — невозмутимо заметила она. — Но насколько хорошо трудно сказать — ведь все в прошлом. Многообещающий талант подвержен ударам судьбы: даже натренированное тело уязвимо, а вот душа и разум — это уже зависит от характера.
— И ты не озлобилась? — Мейсон напряженно всматривался в лицо собеседницы, словно не веря, что она и в самом деле не воспринимает происшедшее как непоправимую трагедию. Газетные вырезки предрекали ей блестящее будущее.
— Могла бы озлобиться, — призналась Мэри, мысленно оглядываясь назад. Ей уже поручали сольные номера и первые партии, газеты наперебой твердили о новой восходящей звезде. Она решительно расправила плечи, отгоняя невеселые мысли. Тоже мне, психолог-любитель выискался!
— Итак, ты философски смотришь на вещи. Не жалеешь о своем выборе?
— Первое время я, как водится, рыдала от жалости к себе, но это прошло. Нельзя же ставить крест на всей жизни. Я не желаю уподобляться жалким неудачникам, которые оплакивают судьбу, когда все еще впереди. Да, я не могу танцевать на сцене на том уровне, который требуется. Но это не мешает мне наслаждаться музыкой, танцем, вдохновенным порывом чувств…
— Я помню тот вечер…
Мэри неловко переминалась с ноги на ногу, прижимая к груди альбом.
— Это что, осуждение? — спросила она неуверенно.
