— Как ты думаешь, Стоун, этого будет достаточно?
Вопрос Мэдисон прервал его поэтические размышления, и он обратил взор на кровать. По правде сказать, она упаковала слишком много вещей, но он знал, что так поступила бы любая женщина. Как-нибудь они справятся, даже если придется оставить кое-что на ранчо Куинна. Лошадей нельзя перегружать на опасном подъеме в гору.
— Думаю, что да, — сказал он, поднимаясь. — Я связался с Мартином Куинном, и он будет ждать нас завтра к полудню. Мы переночуем у него и после завтрака начнем подъем на гору. Если все пойдет хорошо, под звездным небом нам придется провести только одну ночь.
— Нам потребуется два дня, чтобы добраться до ранчо твоего дяди? — удивилась Мэдисон.
— Да, верхом на лошадях. В определенные часы будет слишком жарко, чтобы продолжать подъем, и, кроме того, время от времени нужно будет давать отдых лошадям.
Мэдисон кивнула. Затем она нерешительно кашлянула.
— Стоун, я хочу поблагодарить тебя за…
— Ты уже поблагодарила меня, — возразил он, беря со стола широкополую шляпу, которую купил для себя в тот же день.
— Да, знаю, но я также понимаю, что эта поездка отрывает тебя от работы над книгой.
Стоун посмотрел на нее. Огонь, вспыхнувший у него в крови, не угасал.
— Не волнуйся, не отрывает, — успокоил он Мэдисон, стараясь не замечать, как хорошо она пахнет. — Я все равно собирался навестить дядю Кори, так что не имеет значения, в какое время я поеду к нему.
— А-а-а, понимаю.
Стоун сомневался, что Мэдисон все понимает. Не пугает ли ее мысль провести наедине с ним три дня? Неужели она не видит, что он хочет ее с неуемной страстью? Чистый горный воздух — ничто в сравнении с запахом ее тела. Мэдисон не просто городская девушка. Она — сама чувственность.
Ему не верилось, что только вчера он заглянул в глаза, которые очаровали его так, что у него перехватило дыхание. И с тех пор чувственное напряжение между ними не ослабевает. Никогда он так остро не ощущал присутствия женщины.
— Ну, я думаю, что на сегодня это все.
Эти слова прервали ход его мыслей, напомнив, что он уже встал, чтобы уйти, и так и не сдвинулся с места.
— Да, я думаю, что это все, за исключением твоего отношения.
Она приподняла голову.
— Что ты имеешь в виду?
Ему нравилось, когда Мэдисон сердилась, потому что тогда она становилась еще сексуальнее.
— Я хочу сказать вот что, — медленно произнес Стоун, решив, что, как бы ни возрастала от раздражения сексуальность Мэдисон, не следует слишком сильно злить ее. — Прежде чем мы отправимся в путь, тебе нужно примириться с тем, что мы можем там увидеть.
Она отвела глаза: поняла, что он имеет в виду.
— Я понимаю, Стоун, но не знаю, смогу ли. Она моя мать, — тихо добавила Мэдисон.
Стоун пристально посмотрел на нее. Он понимал, что сейчас она не способна мыслить логически. Ему следует как-то ответить на ее признание. И он ответил:
— Она не только мать, но и взрослая женщина, которая способна сама принимать решения.
Мэдисон вздохнула, и он осознал, что ее терзают противоречивые чувства.
— Но она никогда не делала ничего подобного!
— Всегда что-то делается в первый раз. — И ему лучше всех известно это. До вчерашнего дня ни одна женщина не овладевала всеми его помыслами. Это не радует, а беспокоит его. Но он достаточно зрелый мужчина, чтобы принять то, что может иногда происходить между мужчиной и женщиной. В отличие от своего брата Торна, он пытается смотреть на все разумно, без ненужных осложнений и, конечно, без суеты.
Мэдисон — очень соблазнительная женщина, а он — страстный мужчина. С самого начала ему стало ясно, что их сближение будет подобно тому, что произойдет, если заливать огонь керосином. Конечный результат — полное сгорание. Единственная проблема заключается в том, что в отношении некоторых вещей он принял твердое решение, которое ни за что не собирается изменять. У него не будет постоянных отношений с женщиной.
— Я советую тебе хорошенько выспаться, — сказал он, направляясь к выходу. Стоун собрался открыть дверь и выйти не оглянувшись.
Но не смог.
Повернувшись, он протянул руки и прижал Мэдисон к себе, обхватив ее за талию. Она склонила голову ему на грудь, и Стоун понял, что ей нужно это объятие. В глубине души он не сомневался, что ей также нужен поцелуй.
Он почувствовал нежность, питаемую неугасимым пламенем желания, от которого учащенно забилось сердце и напряглось тело. Должно быть, Мэдисон почувствовала его возбуждение, потому что подняла голову, и они встретились взглядами. Слова были излишни, потому что у чувственности свой собственный язык.
С губ Мэдисон слетел вздох, и Стоун поймал его губами. Он сразу представил себе шелковые простыни, горящие свечи и тихую музыку. Он будет ласкать ее тело, любить его ртом и руками до тех пор, пока с губ Мэдисон со стоном не сорвется его имя; потом он войдет в нее и наполнит такими же ритмичными толчками, какие делает сейчас его язык. Всю предыдущую ночь ему не удавалось сомкнуть глаза, потому что его тело молчаливо молило о разрядке. И он знает, что это повторится сегодня ночью и завтра… теперь все ночи будут такими.
Наконец Стоун прервал поцелуй.
— Стоун…
Он сделал глубокий вдох и попытался заставить свое тело расслабиться, но запах Мэдисон щекотал ему ноздри, сводя на нет все его попытки.
— Да?
— Это плохо, правда?
— Ты же не слышала, чтобы я жаловался, Мэдисон.
— Ты понимаешь, что я имею в виду.
Да, это он понимает.
— Если я буду считать так, как ты: что мы должны думать только о твоей матери и дяде Кори, а не друг о друге, тогда мне придется согласиться с тобой, что это плохо, так как время чертовски неподходящее. Но если я буду придерживаться своего мнения, что происходящее между твоей матерью и моим дядей — их дело и что мы можем полностью сосредоточиться на нас с тобой, тогда я скажу, что это хорошо.
Произнося эти слова, Стоун невольно вздрогнул. Его обуревали противоречивые чувства, с которыми он не привык бороться. Внезапно у него возникло ощущение, что он потерял ориентацию. Его охватило душевное смятение.
Женщина, которую он держит в своих объятиях, опьяняет, как самое крепкое виски.
— Я предоставлю тебе, Мэдисон, решить, как мы поступим. Поспи, и утром скажешь мне, к какому решению ты пришла.
Наклонившись, он поцеловал ее снова — нежно, но так же страстно, как перед этим. Затем открыл дверь и вышел в холодную темную ночь.
Утром, черпая силы в решениях, которые она приняла ночью, Мэдисон открыла Стоуну дверь. Она увидела устремленный на нее взгляд черных глаз и мгновенно почувствовала, что колеблется, задавая себе вопрос: как я могу спрятаться за свое решение и не допустить того, что может произойти между нами?
