Джорджиана пробормотала себе под нос что-то непочтительное.
— Я уже вам сказала. Похоже, что издатель по фамилии Дехуп узнал меня на ярмарке три дня назад. Сегодня он явился к моей соседке, куда я случайно вошла. Но я ни секунды не сомневаюсь: это не было совпадением. Он почти квартал шел за мной до парка и там не отставал, пока я не обвинила его в преследовании.
— А потом? — поторопил ее Алан. Джорджиана немного подумала, прежде чем ответить.
— Мы разговаривали.
— О чем?
— О разном.
— Джорджиана?
— А, черт! Он меня поцеловал! — Наступившее молчание заставило ее густо покраснеть. — Ну? Что теперь? Это было вопреки моему желанию. Но я же не уродина!
— Джорджиана, вы позвонили мне из-за приставалы? Она заскрипела зубами.
— Я позвонила… потому что… некий газетчик уже несколько недель меня преследует. Он признался, что ждал моего возвращения в бухту Фэрфилд. Я была там всего один раз, три недели назад, когда только приехала в Коннектикут. По его словам, он увидел меня там и с тех пор меня разыскивает. Разве это не интересно? Или, по вашим понятиям, так принято себя вести?
— Не заводитесь.
— А что, если меня преследует маньяк? У меня здесь нет друзей, мистер Берд! Я могу исчезнуть задолго до того, как кто-то заметит мое отсутствие. Вы меня страхуете, отсюда предполагается, что можете что-то вовремя предпринять!
Последовала еще одна длинная пауза.
— Облегчили душу?
Джорджиана задохнулась.
— Алан, я мысленно обругала вас всеми грязными словами.
Его смех успокоил ее.
— Хорошо, Джорджиана. Я наведу справки о вашем сексуальном маньяке. Завтра мне о нем будет известно все. Не тревожьтесь. Если этот тип действительно так хорошо информирован, как вам показалось, мы сможем предупредить кого надо. Если он виноват только в том, что пожелал жену ближнего своего, то мы оставим его в покое. Так безопаснее. Хорошо?
— Алан? — окликнула она его своим таинственным, гортанным голосом. Молчание на том конце провода стало напряженным. — Алан, шли бы вы подальше!
— Это все, сэр?
Максим Дехуп поднял голову и, прищурясь, посмотрел на пожилого мужчину в черном.
— Я уже час назад сказал вам, Барнс, что мне больше ничего не нужно. Почему вы не ушли спать?
— Я подумал, что, возможно, вы все-таки пожелаете что-нибудь из еды, сэр. — Взгляд пожилого слуги на секунду задержался на полупустой рюмке бренди и сразу же скользнул дальше. — У вашего батюшки после него всегда улучшался аппетит.
Максим взглянул на причудливый хрустальный шар рюмки, который он грел в руке, и улыбнулся:
— И у меня аппетит разыгрался, точно! Но вы тут ничем помочь не сможете. — Улыбаясь все шире, он посмотрел на престарелого слугу: — Мне хочется исключительно чего-то… по-женски аппетитного.
Филипп Барнс был дворецким в доме Дехупов, еще когда отец Максима ходил в коротких штанишках, и одним из его главных достоинств было умение сохранять невозмутимость рядом со вспыльчивыми Дехупами. Только едва заметная пауза указывала на то, что дворецкого оскорбило столь грубое замечание.
— Тогда я иду спать, сэр. Доброй ночи.
— Подождите! — Максим поудобнее устроился на диване. — Скажите мне одну вещь, Барнс. Почему вы так и не женились?
Серебристые брови старого дворецкого удивленно приподнялись.
— Но я был женат, сэр. В 1929 году я встретил мисс Алтею Спенсер и женился на ней. Господь даровал нам двадцать чудесных лет, прежде чем забрать ее к себе. Это случилось еще до вашего рождения, сэр. Очень жаль, что вы не были знакомы с моей Алтеей.
Максим заметил нежность на лице старика, как только он произнес имя жены. Одно это уже достаточно много сказало ему об их отношениях. Это была любящая пара.
— А я и не знал! Однако вы были вдовцом больше тридцати лет и не женились вновь?..
На губах Барнса появилось некое подобие улыбки.
— Некоторым мужчинам достаточно одной женщины…
Максим отвернулся и снова устремил взгляд на янтарную жидкость в рюмке. «Для некоторых мужчин существует одна-единственная женщина». Какая неприятная мысль!
Барнс еще на секунду задержался в дверях гостиной. Он не ожидал, что Максим Дехуп вернется в Плауден. Почти год назад, после похорон его отца, новый наследник дал понять, что не желает брать на себя всю ответственность за семейную корпорацию Дехупов.
Это было типично для Максима. С детства он желал делать все по-своему. Но теперь он дома и вопреки ожиданиям основательно погрузился в дела семейного предприятия. Видимо, что-то очень важное заставило его изменить решение. Члены большого семейства могли быть только благодарны, что случилось именно так.
В глазах дворецкого, устремленных на хозяина дома, зажглась искра любопытства. Максим озабочен, мрачен — в этом нет ничего особенного. Но он пьет больше обычного и отказался от обеда, приготовленного миссис Шеферд. Барнс нахмурился. На его памяти на аппетит Дехупов ничто не влияло, пожалуй, только любовь…
Это приятное предположение заставило Барнса улыбнуться. Скорее всего странное настроение Максима связано с какой-то молодой леди.
Когда Барнс ушел, Максим снова развалился на изящном диванчике, обтянутом парчой.
— Чертов музей! — проворчал он и с отвращением обвел взглядом огромный зал для торжественных приемов.
Даже в детстве ему не нравилась эта комната. Она была слишком холодной, слишком парадной, с обтянутыми парчой стульями, хрустальными люстрами, другими приобретениями, сделанными во время кругосветных плаваний в течение нескольких веков. Тут были бесценный китайский фарфор, старинные фламандские гобелены, французские комоды и индийские столики, инкрустированные слоновой костью и полудрагоценными камнями, настенные часы — голландский раритет восемнадцатого века.
В детстве его с братьями пускали в зал только тогда, когда от них требовалось играть перед гостями. Он аккомпанировал на фортепьяно брату Нику, который играл на скрипке, а когда младший брат Густав начал учиться играть на виолончели, они составили трио.
На лице Максима появилась мальчишечья озорная улыбка. Он осушил рюмку — третью за вечер.
Их последний концерт по требованию родителей состоялся во время рождественских каникул.
Братья учились в пансионе, где виолончель заменили бас-гитарой, фортепьяно — синтезатором, а скрипку — ударной установкой. Может быть, их сходство с «Роллинг стоунз» было слишком отдаленным, но его оказалось достаточно для матери — их окончательно поселили на третьем этаже.
Огромная комната-музей за все это время не претерпела никаких изменений.
«Вот возьму и все продам…»
