И хотя сама Блисс была взрослой женщиной, побывавшей замужем, она почувствовала, что против воли краснеет, представляя свою бабушку в знойной полуденной духоте отеля, среди смятых простыней, предающейся предосудительной страсти с едва сошедшим на берег героем войны. Пускай даже и похожим на античного бога.
– Как тебе повезло, – пробормотала она. – Повстречать человека, который до безумия любил тебя целых пятьдесят лет.
– Фу! – иронически фыркнула собеседница. – Везение здесь ни при чем, дорогая моя. Конечно, это счастье, что я повстречала свою судьбу. Но поверь, если бы я пустила дело на самотек, то так и осталась бы безутешной вдовой. Этот человек был мне нужен, Блисс. Нужен как воздух. И если бы потребовалось, я бы перевернула небо и землю, лишь бы завладеть им.
– Мама всегда говорила, что воспитанные женщины американского Юга не бегают за мужчинами.
– Твоя мама была дурочкой. Отчего и осталась без мужа с ребенком на руках. Но ты поступила еще глупее, выйдя замуж за своего негодяя. – Она поднялась и, подойдя к маленькому столику, налила из хрустального графина себе и внучке по бокалу шерри.
– А тебе не пора отдохнуть? – спросила Блисс, принимая бокал, хотя любимый бабушкин напиток был на ее вкус чересчур сладким.
– Когда тебе будет столько же лет, сколько мне, девочка моя, ты тоже не захочешь тратить оставшееся драгоценное время на сон. – Она отхлебнула изрядный глоток и, удовлетворенно вздохнув, вернулась на диван. – Знаешь, мне давно хочется кое о чем с тобой поговорить.
– Поговорить? – невольно встревожилась Блисс. – Что-нибудь случилось? Ты не заболела?
– Не угадала. На самом деле я все жду, когда же ты расскажешь мне о своей поездке в Париж.
– Да я ведь уже рассказывала. Привезла оттуда несколько прелестных вещиц.
– Про это я слышала, и очень рада за тебя. Но я жду рассказа о человеке, которого ты там встретила.
– Что? – От неожиданности Блисс чуть не выронила бокал. – Я не понимаю, о чем ты.
– Правы были воспитательницы из твоего пансиона, когда докладывали, что у тебя все на лице написано. Лгунья из тебя никудышная. Я говорю о том мужчине, из-за которого ты вот уже дней десять витаешь в облаках.
Блисс покачала головой со смешанным чувством досады и восхищения:
– От тебя ничего не скроешь!
– Надеюсь. Понимаешь, дорогая, у меня ведь теперь куча свободного времени, поэтому я могу наблюдать людей. И думать, почему они поступают так или иначе. Ты вернулась из Франции, явно переполненная новыми переживаниями. А по отсутствующему выражению твоих глаз я догадалась, что ты увлечена вовсе не живописным полотном из Лувра.
– Я действительно познакомилась с одним человеком, – пожала плечами Блисс. – Но встреча была мимолетной.
– Чтобы влюбиться, не требуется много времени.
– Это совсем не то, что было у тебя с дедушкой, поверь. Это так… скорее бессознательное… и примитивное влечение…
– Ну, никогда не стоит недооценивать влечения. Это вполне солидная основа для брака. Как бы мы с Дюпре ни любили друг друга, в нашей совместной жизни не раз возникали трещины, заделать которые нам помогало именно влечение.
– Да, но это была всего лишь одна ночь, – не сдавалась Блисс. – То есть вечер… и вовсе ничего такого… – поспешила она добавить, заметив в глазах бабушки лукавое выражение.
– А я разве что-нибудь сказала? – невинным тоном отозвалась Зельда.
– Нет, но ты подумала.
Этого Зельда отрицать не стала.
– И на чем же вы расстались?
– Я сказала, что никогда впредь не намерена с ним встречаться.
– И что же он тебе ответил?
– Тогда мне показалось, что он принял это как должное…
– Чувствую, что здесь должно последовать слово «но».
– Ты угадала, – тяжело вздохнула Блисс. – Сегодня по дороге домой я заскочила в свой магазин и обнаружила там его.
– В магазине? О Боже, дитя мое, только не говори, что на сей раз ты связалась со взломщиком!
– Да нет, это Майкл его впустил.
– Ах, вот оно что, твой верный ирландский рыцарь без страха и упрека. А знаешь ли, – с озорной усмешкой в глазах продолжала Зельда, – не самый плохой выбор для женщины – выйти замуж за такого человека.
Уже не впервые бабушка выдвигала подобную идею. И Блисс тоже ответила как обычно:
– Мне очень нравится Майкл, но просто как друг.
– Бывает, что друзья превращаются в любовников.
– Это не тот случай. С самого начала я отношусь к нему не иначе как к старшему брату.
– Что ж, тебе виднее, – легонько вздохнула Зельда. – Расскажи-ка мне о том, другом человеке.
– Да тут почти нечего рассказывать.
И Блисс вновь мысленно вернулась к событию десятидневной давности. В ту волшебную ночь говорила в основном она. То есть получается, что Шейн знает о ней почти все, тогда как она о нем – практически ничего.
– Как его зовут?
– Шейн. Шейн Бруссар.
– Француз?
– Американец.
– И чем же он занимается?
– Не знаю точно. Похож на плейбоя.
– О! – Энтузиазм Зельды заметно угас. – Что ж, я уверена, ты примешь правильное решение, дорогая.
С этим Блисс не стала спорить. Однако она не могла не замечать, что, когда дело касалось Шейна Бруссара, ее сердце оказывалось не в ладах с разумом.
Кто-то проник в его номер. Шейн почуял это, едва ступив на порог, и выхватил пистолет.
– Не надо насилия, – произнес знакомый голос.
– Проклятие, ты, Каннингем! – сердито проворчал Шейн, поворачивая выключатель на стене. – Какого черта тебе здесь надо?
Незваный гость, казалось, был ничуть не смущен неприкрытым раздражением Шейна.
– Дело в том, что мне стали известны факты, которые, полагаю, должны тебя заинтересовать.
– А тебе неизвестно о такой штуке, как телефон?
– Телефон может прослушиваться. Даже так называемые секретные линии.
– Почему ты думаешь, что в этой комнате нет жучков?
– Потому что я их уничтожил. То есть, по сути, выполнил твою работу.
Поскольку это было справедливо, Шейн не стал утруждать себя дальнейшими возражениями.
– Итак, что же это за сногсшибательные новости, которые ты должен был доставить самолично?
Каннингем отхлебнул бренди, которое достал из мини-бара. Шейн немедленно отметил, что следует включить в финансовый отчет стоимость миниатюрной и умопомрачительно дорогой бутылочки. Он не обязан оплачивать удовольствия Каннингема.
– Есть данные о преступном сговоре с целью убийства.
Шейн мгновенно внутренне встрепенулся, как по сигналу боевой тревоги, но годы практики на секретной службе приучили его держать эмоции под контролем, скрывая их за внешней невозмутимостью и неподвижностью взгляда.
