— Правда, — сказала я.
Но на этот раз я действительно была уверена в себе. Очень уверена. На колени ни к кому не сяду. Глаза не закрою. И так далее.
В баре у Джессики выпила джин с тоником. Наврала Джессике, что иду на свидание с Марком Тоснаном. Джессика не поверила.
— Настоящее свидание? — искренне удивилась Джессика.
— Нет, деловое, — сказала я.
— Это как?
— О делах будем разговаривать.
— О каких это делах вы с Марком Тоснаном будете разговаривать?
— О деловых делах.
— Например?
Я задумалась. Врать-то толком не умею.
— Например, о погоде.
— Еще.
— О его работе.
— Зачем? — подозрительно спросила Джессика.
— Может, в скором времени перейду на работу в риелторскую контору.
Джессика исподлобья смотрела на меня.
— Ладно врать, — сказала она.
— Истинная правда, — сказала я и сделала еще пару спасительных глотков.
— Не умеет, а врет, — сказала самой себе Джессика. — Ну ладно, я на тебя не в обиде. Все равно потом все сама расскажешь.
Я тоже уже решила, что достаточно выпила и пора двигаться в путь. И пока Джессика отпускает меня с миром, а не вцепляется мне в подол, не требует правды и подробностей и даже не упрашивает взять ее с собой, пора идти.
Около театра я подумала, что мало выпила. Надо было еще. Мне стало страшно, тревожно, тоскливо, но почему-то весело. Я как будто со стороны за собой наблюдала. Пришла на заклание.
Хотя, наверное, надо было вообще не пить. А то в голове теперь туман, и я плохо помнила, что сама себе обещала. Ага, кажется, на колени не садиться. А просто разговаривать? Да, просто разговаривать вроде можно.
Я налегла на большую массивную дверь, она тут же поддалась, как будто только и ждала меня. И я ввалилась в фойе театра, чуть не упав, как обычно.
Гомерического хохота не раздалось, и паутина на голову не упала. Строительных лесов уже не было, защитной пленки на полу — тоже.
На каменным стенах и на полу проступала мозаика неброских цветов, как будто зданию было лет сто. Хорошо сделано, добротно и красиво.
Куда идти я уже знала, направилась в зрительный зал. Мимо мягких и уютных кресел по наклонной поверхности прямо к сцене. Тут было все знакомо, как будто я каждый день здесь бывала.
На большой сцене все так же были разбросаны разные старинные вещи. Приглушенный свет озарял этот священный театральный беспорядок.
Посередине сцены стояла та же самая большая кровать. И на этой кровати полулежал человек.
От неожиданности я остановилась неподалеку от сцены. У меня в голове возникло много вопросов. Откуда я узнаю, тот же самый это человек или какой-то другой? Если другой, то что он придумает нового? Если тот же самый, то тоже — что он еще придумает?
Я с подозрением смотрела на него. Он давно меня заметил и с полуулыбкой наблюдал за моими действиями. А действий никаких, я просто стояла и растерянно таращила на него глаза. Он тоже ничего не предпринимал.
В конце концов мне надоело стоять тут как вкопанная и показывать, как я растерялась, боюсь, робею и хочу удрать из театра. Все равно все мои чувства были у него как на ладони, я это знала.
А потому я вздохнула и поднялась по ступенькам на сцену. Осторожно подошла к кровати. Он продолжал с полуулыбкой смотреть на меня.
И если вы думаете, что он снял темные очки или хотя бы шляпу либо отклеил бороду, то вы глубоко ошибаетесь. Ничего подобного. Все это было при нем. Он опять был при полном параде.
Я гордо вскинула подбородок и стала делать вид, что мне все равно, в каком он тут тщательно подготовленном виде меня встречает. Если хочет сохранить инкогнито — пожалуйста, никто и не думает возражать.
Разве я не понимаю, что творческим людям полагается именно так себя вести? Они же не могут без интриги. Они не могут, чтобы все было по-нормальному. Как у всех обыкновенных людей.
Но только нам, простым смертным девушкам, теперь это все равно. Мы ничего не боимся. Нам даже нравится, когда с нами вот так странно себя ведут.
— Ну здравствуй, — сказал он.
И я вздрогнула. Вот уж чего не ожидала, так это опять услышать этот голос. А я и забыла, какой он обволакивающий. Тихий и волшебный. В нем шелест листвы, пение птиц, луна и солнце, лето и зима.
— Не присядешь на кровать? — тем временем сказал молодой человек, чем вновь вывел меня из очередного оцепенения.
Я опять вздрогнула. Он улыбнулся.
— Извини, — сказал он.
Я задумалась. Ну на кровать, это не на колени, почему бы мне не присесть вот тут на краешек?
И я осторожно присела на самый край кровати.
— Добрый день, — скромно сказала я.
— Тебе оттуда ничего не будет видно, — с грустным вздохом сказал он.
Я глупо улыбнулась.
— А что надо будет рассматривать? — спросила я.
— Твои эскизы.
— Это не мои эскизы, — зачем-то сказала я.
— Твои, я знаю.
— Я случайно это нарисовала.
— Ты все правильно почувствовала, — сказал молодой человек.
— Что я почувствовала?
— То, что нам нужно.
Он положил перед собой эскизы. Я все так же продолжала скромно сидеть на краешке его огромной кровати.
— Иди сюда, — тихо сказал он, — эти эскизы будут лежать между нами.
Ну вот, он еще и говорит потише, чтобы мне не только ничего не было видно, но и слышно. Я отрицательно покачала головой.
— Вот тут и вот тут ты все поняла, — сказал тем временем молодой человек, совершенно игнорируя мой отказ приблизиться.
— Что я поняла?
— Ты поняла, что человеку в такой одежде совсем безразличен его внешний вид. Для него главное то, что находится в его душе.
Интересно, интересно, в каких местах на эскизах это было так хорошо видно? Я еще немного подумала и полезла на кровать.
Вернее немного не так. Я совсем ни о чем не думала. Я с самого начала знала, что буду делать то, что скажет мне этот странный человек.
В мир искусства меня ввела бабушка Урсула. Родители были на работе, бабушка Урсула посвящала мне все свое свободное время.
Она водила меня на выставки сложных художников и читала захватывающие серьезные романы. Мне нравились витиеватые фразы, описания природы, тонкие диалоги между персонажами, в которых я еще мало что понимала.
Но бабушка Урсула знала, что все эти зерна попадали в благодатную почву, все это сделает меня тонким, думающим и чутким человеком. И я вполне могла относить себя к таким людям.
Я слишком близко к сердцу принимала многие вещи, которые происходили со мной и окружающими меня людьми. Я остро реагировала на плохие известия, поэтому мои близкие выключали новостные программы, когда я появлялась на пороге комнаты с телевизором.
