– Горячий шоколад, пожалуйста.
– И чашку латте, – на удивление вежливым тоном говорит Колберт.
Официантка уходит, и мы снова одни. Я жду, что последует дальше, почему-то уже и не помышляя о побеге. Колберт, кажется, ничуть не смущен. Плечи, как всегда, расправлены, рука спокойно лежит на столе – пальцы не барабанят по поверхности и не сжаты в кулак.
– Когда тебе удобнее? – вдруг спрашивает он.
Смотрю на него в изумлении.
– Что удобнее?
– Сыграть свадьбу, конечно, – объясняет Колберт не моргнув глазом.
От неожиданности – хоть уговор был именно о браке – я прыскаю со смеху. Колберт, как тогда, в парке, пережидает мой приступ с завидным спокойствием. Мои глаза наполняются слезами, начинают болеть бока. Этот дикий смех, наверное, от перенапряжения. Проверяя, не отпечаталась ли тушь, опускаю ресницы, провожу подушечками пальцев по верхним векам и смотрю на них. Чистые.
– Послушай, – бормочу я, качая головой. – Но ведь нужно хоть немного времени.
– На что? – невозмутимо интересуется Колберт. Бог знает почему, но его манеры, прежде столь отвратительные, начинают мне в некотором смысле нравиться. Может, необычностью или чудаковатостью – не имею понятия.
– На то, чтобы друг друга узнать, – говорю я. – Чтобы хоть чуточку друг к другу привыкнуть.
Колберт опускает глаза, задумываясь. Я смотрю на его шрам и гадаю, откуда он.
– Если тебе это нужно, давай повременим. Я ведь никуда не тороплюсь.
– Я тем более.
– Что ты предлагаешь? – спрашивает Колберт.
Усмехаюсь. С какой стати что-то предлагать должна именно я?
Приносят шоколад и латте. Колберт делает небольшой глоток.
– У меня предложений нет, – говорю я, только теперь по-настоящему сознавая, на что я дала согласие. Стать женой этого парня. Возможно ли такое?
Он кивает.
– Да, конечно. Об этом лучше подумать мне. – Погружается в размышления и неспешно пьет латте. В моей голове проносится вереница догадок. Что он предложит? Встречаться каждый вечер после работы в этом кафе? Или в более подходящем для богачей Колбертов заведении? Может, в ресторане, что на углу? Его мать и отец, как утверждает Джосс, нередко ужинают именно там. Мой собеседник снова кивает. – Я, кажется, придумал. Но для этого понадобится самое меньшее две недели.
Я непонимающе сдвигаю брови.
– В каком смысле?
– В прямом, – отвечает Колберт, доставая из кармана пиджака ежедневник и начиная просматривать многочисленные записи. – Понадобится две недели совершенно свободного времени. Надо прикинуть, смогу ли я их выкроить. Хотелось бы. – Перелистывает страницу и сосредоточенно о чем-то размышляет.
Я смотрю на него во все глаза. О том, смогу ли оторваться от дел на полмесяца я, даже не задумываюсь. Наконец Колберт кивает.
– Скорее всего, получится. Чудесно. А ты? Работаешь? Учишься?
Вспоминаю о кадровом агентстве, в котором я пятый год честно тружусь.
– Работаю. В отпуск идти пока не собираюсь.
– Может, изменишь планы? Поговоришь с начальством? – спрашивает Колберт, и я с изумлением замечаю в его глазах подобие улыбки.
– Гм… – Представляю себе физиономию Глассер, директорши. Уставится на меня своими рыбьими глазами и будет долго многозначительно молчать. Впрочем, я потерплю. А отказать мне в отпуске она не посмеет – я работница исполнительная и надежная. Почти никогда не опаздываю, и мне нравится подбирать для людей те занятия, которые им больше по сердцу, поэтому и плоды моих стараний радуют всех – меня, клиентов и, разумеется, боссов. – Я попробую.
– Решено. – Колберт уверенно закрывает ежедневник. – Если все получится, едем на отдых через неделю, в следующее воскресенье.
Вспоминаю про Пушика и мотаю головой.
– Подожди… Я не смогу никуда уехать.
– Почему? – с участием, которого я никак от него не ожидала, интересуется Колберт.
– Видишь ли… – Я запинаюсь. Как объяснить совершенно незнакомому человеку, у которого денег куры не клюют и который, возможно, задумал свозить тебя на Багамы, что ты не сможешь оставить на чье-либо попечение какого-то там кролика? Вряд ли он поймет. Тем лучше, твердо решаю я, потому что предавать любимого друга никак не намерена. Если моя привязанность к Пушу покажется Колберту сумасшествием, пусть так и скажет – и с комедией будет покончено. – У меня есть кролик. Декоративный, вислоухий, – твердо, даже с гордостью сообщаю я. – Он – создание чувствительное, пугливое, нежное. Понимаешь, доверить кому бы то ни было уход за ним, даже отцу, который очень любит животных, я не могу. Если бы это был кот, тогда другое дело. Поэтому, увы… – Развожу руками, мечтая поскорее отсюда сбежать.
Колберт не округляет глаз и не смотрит на меня, как на чокнутую. А озадаченно сдвигает брови.
– А если взять его с собой?
Я фыркаю.
– Куда?
– Туда, куда мы поедем, если ты, конечно, согласишься. Это совсем недалеко. Надеюсь, тебе там понравится. И кролику тоже.
Я моргаю от неожиданности. В наших краях нет ни курортов, ни домов отдыха. Да и как-то ненормально это: сын толстосума проводит предсвадебные каникулы чуть ли не в своем городишке.
– Совсем недалеко?
– На одной ферме, у самого леса, – поясняет Колберт.
Замечаю в нем глубокую любовь к родной природе, вспоминаю свои мысли о Багамах и почему-то чувствую себя преступницей. До меня вдруг доходит, что под маской надменного гордеца может прятаться человек в лучшем смысле этого слова, и мне делается стыдно за столь обожаемое Джосс словечко «Гнус» и за всю ту неприязнь, которую я сама к нему испытывала.
Нет же, не торопись с выводами, говорю себе мысленно. Сначала присмотрись к нему, проверь, не ошибаешься ли.
– На одной ферме? – машинально повторяю его слова.
– Ты хотела бы съездить куда-то в другое место? – со всей серьезностью интересуется Колберт.
– Нет-нет, – спешу ответить я, думая о том, что так оно намного безопаснее – не уезжать в компании с незнакомцем бог знает в какую даль. – На ферме… Что ж, очень мило.
Неделя проходит, как те же съемки идиотского фильма. Пытаюсь осознать, что я наделала, но фигурки воображаемого пазла все не стыкуются одна с другой. На расспросы Джосс отвечаю уклончиво и пока держу в тайне и то, что позвонила Колберту, и то, что уеду. Взять две недели отпуска Глассер позволяет быстрее, чем я ожидала, даже не трудясь буравить меня рыбьим взглядом.
В пятницу звонит Колберт, и, видя на экранчике сотового его номер, я чувствую, что от волнения что-то сжимается в горле.
– Алло? – стараюсь говорить ровно.
– Привет, это Грегори.
Грегори, отдается эхом в моих ушах. До этой самой минуты он был для меня Колбертом. Ну или… Не хочется вспоминать.
