– Послушай, я подумал, не нужно ли специальной машины или каких-то запасов для твоего кролика?
Я сражена наповал. Начни он осыпать меня комплиментами или даже одаривать мехами, не вызвал бы в моей душе прилив столь теплых чувств. Откуда ему известно, что льстивые слова и дорогие безделушки для меня стократ менее интересны, чем благополучие Пушика?
– Да, надо закупить корм, специальное сено и еще кое-что, – говорю я, ловя себя на том, что тон мой гораздо более мягкий, чем при двух предыдущих беседах. Усмехаюсь. – Но ведь это не твоя забота.
– Как это – не моя? – с удивлением спрашивает Колберт. – По-моему, именно я должен позаботиться об удобствах для своих гостей.
Тепло в моей душе разливается по всей груди. Пуш для него не какая-нибудь крыса, а гость, которому надо уделить особое внимание.
– Скажи, что он любит, я сам все куплю, – деловито говорит Колберт.
– Да нет, ну что ты… – бормочу я, не замечая, что губы растянулись в широкой улыбке.
– Прошу тебя, – стоит на своем Колберт. – Мне будет приятно.
– Раз так… Ладно. – Перечисляю, какие Пуш любит корма и какие принимает витамины.
– А клетка? – спрашивает Колберт. – Как поступим с клеткой? Она большая?
– Вообще-то да. – От волнения у меня пересыхает в горле. Глотаю слюну, не понимая, что это со мной. Впрочем, ничего удивительного. Колберт будто угадал мои мысли – два последних дня я только и думаю, что о том, в чем везти Пуша, где он будет целых две недели жить и как себя будет чувствовать в незнакомом месте. – У меня есть специальная переноска, даже маленькая клетка – для прогулок. Только… – В растерянности умолкаю. Многим не по вкусу вникать в подробности кошачьей или там кроличьей жизни. Те, кто не разделяет моей любви к животным, находят ее блажью, нелепой причудой.
– Но ведь он не может сидеть в маленькой клетке полмесяца, – задумчиво произносит Колберт. – Не дай бог, захандрит или, того хуже, заболеет.
К моему горлу подкатывает ком. А в душе теснятся столь отрадные чувства, что смешно подумать: полмесяца назад я терпеть не могла того, с кем увлеченно беседую о драгоценном Пушике.
– Послушай, тогда давай поступим так: я приеду к тебе завтра, взгляну на большую клетку и закажу подходящую машину, – говорит Колберт. Я гадаю, понимает ли он, что, проявив к нам такое участие, в корне изменил мое к нему отношение. – Довезем кролика в переноске, а там поселим в хорошо знакомый ему домик, – радостно договаривает Колберт.
– Было бы замечательно, – бормочу я, и на мои глаза наворачиваются глупые слезы.
Смотрю на него и не верю: на пороге моего дома сам Грегори Колберт! Гордец и спесивец, привыкший к совсем иной, чем моя, жизни. Впрочем, сегодня он снова другой. Входит из пропитанного солнцем дня, и я вижу тепло и свет и в его волосах, и во взгляде, и в каждой черточке. Как непривычно! До чего же странно…
– Клетка вот. – Указываю рукой на жилище Пуша, хоть в этом и нет необходимости: оно в полстены, не заметить его невозможно.
Когда мы договаривались о том, что Колберт приедет, у меня, конечно, мелькнула мысль: интересно, что он подумает о моих хоромах, но я тут же отмахнулась от нее. Состояния я не сколотила и живу довольно просто, особенно если сравнивать с Колбертами, ну и что в этом такого? Не количеством же позолоты и фарфора измеряется, хороший ты человек или какая-нибудь дрянь. Я ни от кого не завишу, вполне довольна своей жизнью – что еще нужно?
Колберт очень осторожно – что я, естественно, замечаю – проходит к клетке, тихо-тихо садится перед ней на корточки – и происходит невероятное. Его губы, когда взгляд останавливается на Пуше, растягиваются в умильной улыбке. Я даже невольно наклоняю вперед голову – настолько непривычно видеть Колберта улыбающимся.
– Привет, маленький, – негромко, убаюкивающе спокойным голосом говорит он. Пушик сидит настороженно, но сбежать в укрытие не торопится. – Меня зовут Грегори. А тебя как?
– Пуш, – отвечаю я за питомца.
– Пуш? – Колберт поднимает на меня глаза, и я с изумлением отмечаю, что они у него восхитительные. Нет, честное слово! Что происходит – со мной, с ним, с целым миром? Может, из-за какой-нибудь вспышки в космосе все земляне посходили с ума?
Киваю, с опозданием отвечая на Колбертов вопрос и надеясь, что мое ошеломление не слишком бросается в глаза.
– Можно Пуша или Пушик.
– Будем знакомы, Пушик.
Свершается очередное чудо: мой кролик, всегда чересчур боязливый в общении с кем бы то ни было, кроме меня, подходит к выходу и принюхивается. С губ Колберта не сходит улыбка. Он протягивает руку, но не начинает гладить Пушика или чесать за ухом, а просто дает ему понюхать свои пальцы.
– Красавец.
– У тебя что, тоже есть кролик? – не удерживаюсь и спрашиваю я.
– Нет. Почему ты так решила? – Колберт снова смотрит на меня, и мне совсем не по себе.
Пожимаю плечами.
– Ведешь себя с ним так, будто знаешь наверняка, как нужно.
Колберт шире улыбается.
– Да ведь тут нет особенных секретов. С ними со всеми лучше так – без резких движений и навязчивости. – Осторожно выпрямляется. – У тебя есть рулетка? Измерим длину, высоту и ширину клетки.
Покончив с замерами, Колберт осматривается по сторонам. Я, хоть и твердо решила не тушеваться, на миг перестаю дышать, но стараюсь делать вид, будто мне все равно.
– Хорошо у тебя, – вдруг говорит Колберт.
Почувствовав себя оскорбленной, хмурю брови.
– Издеваешься?
Он смотрит на меня в недоумении.
– Почему издеваюсь? Мне правда по вкусу просторные, светлые и чистые комнаты.
Ну, насчет чистоты, я действительно люблю, когда кругом ни пылинки, а просторно у меня лишь потому, что из мебели в гостиной лишь диван, телевизор, кресло, столик и несколько стульев. Смотрю на Колберта, сложив руки на груди, и силюсь понять, насмехается он надо мной или говорит серьезно. Ему как будто не понять, чем вызвано мое раздражение.
– Ну, я пошел.
Улавливаю в его голосе нотки досады, и мне делается стыдно. Поспешно и как могу радушно предлагаю:
– Может, кофе?
Колберт качает головой, и я ловлю себя на том, что с удовольствием задержала бы его и что расстроена его отказом.
– Нет, побегу. Еще много дел. В воскресенье заеду за вами в девять утра. Будьте готовы.
– Будем.
Закрываю за удивительным гостем дверь, какое-то время оторопело стою на месте. Потом надеваю на Пушика шлейку и в глубокой задумчивости веду его на прогулку.
Джосс приходит ко мне явно в приподнятом настроении. На лице вечерний макияж, в одной руке новая сумка из ржаво-коричневой кожи, в другой – «Вог». Ничего не понимаю.
– У тебя что, перемены к лучшему? Неужели снова помирилась с Эриком?
