Есению колотит не меньше. Она молча уткнулась мне в грудь и шумно дышит, как после рекордной стометровки. Она вся напряжена, но не проронила ни одной слезинки.
Когда мы ворвались в спальню, где она лежала, внутри всё оборвалось. Бледная, с кругами под глазами, искусанными губами… она смотрела в одну точку, не реагируя на мой голос.
Только когда подбежал и подхватил на руки, она затряслась и вцепилась в мои плечи с такой силой, что оставила метки от ногтей. Пусть метит, лишь бы… лишь бы не молчала…
Я готов к истерике, готов к крикам, к слезам… Но не к молчанию… Оно внутренности выкручивает от ужаса.
Пашка несется по трассе на предельной скорости, торопясь доставить нас в отцовскую клинику. Договариваться буду по факту. Если не возьмет так, оформлю, как обычную пациентку. Главное, чтобы оказали помощь, а самые крутые спецы, в которых я уверен, работают у него.
— Мне страшно, — Каро стучит зубами, обернувшись на нас. — Почему она молчит?
— Шок. Или что-то вкололи.
Мы пока не знаем, что именно произошло с ней. При беглом осмотре обнаружил следы от инъекций и синяки на запястьях.
— Вк… вкололи?
Карина снова ревёт и Павлу приходится осадить подругу. Нам всем… страшно.
Мою душу разрывает в клочья от одной только мысли, что…
— Я боюсь…
В первый миг я думаю, что ослышался. Но Есения поднимает голову и тихо-тихо, едва шевеля губами, повторяет.
— Не бойся, моя девочка… не бойся… я рядом. Всегда рядом. Никому тебя не отдам. Никому, слышишь?
Не соображаю, что говорю. Произношу первое, что приходит в голову. Очерчиваю скулы и подбородок подушечками пальцев. Наклоняюсь и хаотично покрываю поцелуями любимое лицо.
Люблю. Люблю до крайнего вдоха и последней капли крови. Люблю так, что если преобразовать чувства в энергию, Солнечная система не выдержит такого всплеска.
— Люблю. Люблю тебя. Люблю, слышишь? Люблю.
Прижимаю к себе, глажу, целую и ощущаю, как Ясенька постепенно расслабляется, как напряжение спадает, а сама она начинает тихо плакать.
Пусть плачет. Слёзы помогут очиститься, помогут выгнать пережитый ужас.
Прижимаюсь к солёным губам и замираю. Хочу забрать себе её боль. Не встретив сопротивления, нежно веду поцелуй, делясь своими силами. Наше дыхание — одно на двоих. Наши судорожные касания — одни на двоих.
И наша жизнь теперь тоже… одна на двоих…
Глава 17. Есения
Я уже отчаялась, что кто-то поможет. Перестала ждать. День сменила ночь, а ночь новый день.
Григорий, удостоверившись, что я засыпаю, отпустил врача и устроился рядом, подложив под спину подушку.
Я пыталась отодвинуться, но сил на это не осталось. Смирившись с неизбежным, молилась, чтобы произошло чудо.
Не знаю, что мне вкололи, но боль прошла почти сразу. Вместо неё пришли жуткая слабость и усталость. Настолько жуткие, что я перестала реагировать на всё. Слышала суету, слышала громкие разговоры, но продолжала смотреть в одну точку, иногда закрывая или открывая глаза. Наверное, я засыпала, потому что освещение в комнате менялось. Менялся и Григорий. Он уходил и возвращался злой и раздраженный. Орал ужасные вещи и выкрикивал обещания, от которых комок боли в животе возвращался снова. Но я дала себе слово не шевелиться и только глотала слёзы, которых становилось меньше и меньше.
Ничего не хотелось, а он заставлял насильно пить. Поднимал голову и вливал воду. Может, там было подмешено какое-то вещество? В современных книжках часто пишут про препараты, способные подавить волю. Может, он и мою волю… подавлял?
А потом мой сон ожил. Очередные крики, ругань, топот ног. Я только крепче сжала ослабевшими пальцами одеяло. Вдохнула, чтобы закрыть глаза и отгородиться от внешнего мира, как моё тело взмыло в воздух. Первый порыв был закричать, но запах… Я узнала бы его из тысячи…
Мой сон наяву. Нашёл. Пришёл…
Только в его руках я поняла, что значит быть в безопасности. Сейчас, прижимаясь к крепкому телу спасителя, я прогоняю в себе прошедшие дни и выдыхаю. Всё закончилось.
Закончилось.
Но мне страшно. Я боюсь, что теплые руки Лёни всего лишь плод моего больного воображения. С трудом размыкаю пересохшие губы и шепчу, как боюсь. Если услышу ответ, поверю в реальность. Ведь слуховых галлюцинаций не бывает? Или бывают? Я не знаю. Я сейчас ничего не знаю. Отчаяние не успевает наполнить душу, потому что хриплый шёпот успокаивает, баюкает, говорит о любви. А я ведь тоже… Тоже люблю его. Поняла это там, в тёмной комнате, когда думала, что не успела сказать самого главного. Ругала себя, что убежала, испугавшись.
Мне казалось, полюбить можно только того, кого хорошо знаешь. Но я ошиблась. Полюбить можно с первой секунды, с первого взгляда и первого прикосновения. Пусть я не помнила Леонида Вольского того, школьного… Это не мешает мне всем сердцем стремиться к этому, прижимающему к себе и сцеловывающему слезинки, катящиеся градом из глаз.
***
Хватаюсь за мужскую руку и тяну на себя. Категорически не хочу в больницу. Меня бросает в дрожь от одной только мысли, что я снова останусь одна.
— Пожалуйста! Со мной всё в порядке.
Каринка жмётся к Великанову, растирая глаза. Я уже знаю, что два дня они искали меня, не смыкая глаз. Каро успела рассказать про Надю, Голубенцева и даже то, что мой брат взял срочный отпуск и летит сюда. Он служит далеко и… он не очень хочет возвращаться… Из-за нашего папы.
— Малыш, тебя только осмотрят. Возьмут анализы, и мы сразу уедем. Я рядом. Слышишь? Буду держать за руку. И увезу тебя, как только врачи скажут, что ты в норме.
Я верю ему. Своему Лёне. Позволяю увести меня за прозрачные двери. Голова кружится и в конечном итоге моё тело оказывается снова в сильных и надежных руках. Лёню шатает от усталости, в его глазах нет ни одного целого сосуда, а щетина колется, но он упорно не отпускает меня, а я с не меньшим упорством цепляюсь за его футболку.
Наконец все манипуляции позади. Пока я одеваюсь за ширмой, в кабинет, где мы расположились, после стука входит высокий мужчина с проседью и просит Лёню следовать за ним. Я присаживаюсь на кушетку и кусаю ногти: наверняка это следователь и меня начнут допрашивать, задавать неприятные вопросы… такие же, какие задавал несколько минут назад доктор в белом халате. Григорий ничего не успел… плохого… только напугал… Но со слов Паши, его задержали и обвиняют в моём похищении…
Кто бы мог подумать, что случайная улыбка в школьном коридоре будет иметь продолжение и спустя несколько лет приведет к такому?..
— Пойдем!
Лёня появляется вместе с тем же мужчиной. Протягивает мне руку и помогает встать. Врач, проводивший осмотр, тихо рассказывает и показывает записи следователю. Я вопросительно смотрю на них, подмечая, как похож высокий мужчина на…
— Познакомься, мой отец, Вольский Константин Леонидович. Пап, моя Ясенька.
По спине бежит холодок от долгого изучающего взгляда. Я напрягаюсь и готовлюсь уже сделать шаг назад, как мужчина широко улыбается, а потом вдруг сгребает меня в объятия.
Эпилог. Есения
— Стоооооять! — Сдерживая смех, смотрю, как большая и маленькая копии застывают на месте и переглядываются. — Куда собрались? А обедать?
При слове «обед» на диване намечается оживление: старый Черныш (пёс, которого Лёня подобрал у отдела) и Компот (наш новый питомец, притащенный оттуда же Пашкой) вскакивают и несутся к мискам.
— Ясь, милая, мы это… Всего полчасика.
— Да, мам, — басовито вторит сын. — Мы короткий матч. А потом обещаем всё съесть. Честно—честно!
Угу, верю-верю. Прячу руки в карманы домашних шорт и киваю. Всё равно сбегут, знаю я их. Судя по тому, что я видела за воротами машину деда, инициатором побега в этот раз выступил он. Получит у меня эта мужская шайка-лейка!
