Она почувствовала, как жесткое мужское тело напряглось с ней рядом, и прикусила губу, пытаясь не выдать своего страдания.
— Ты говоришь о Поле, насколько я понимаю, — произнес Марко. — И ты спишь с ним?
— Я не обязана тебе рассказывать обо всем. Как и ты не обязан докладывать, спишь ли ты с моей сводной сестрой…
Он изогнулся, вглядываясь в нее из-под полуопущенных ресниц.
— Basta! Достаточно, Полли! Меня уже тошнит от Софи. Надоело слышать ее имя, связанное с моим.
Она видела его лицо, неясно вырисовывающееся в лунном свете, и смаргивала сердитые слезы.
— Как я могу убедить тебя, что между нами ничего нет? — проговорил он мрачно.
Чтобы спрятать смущение, она прикрыла глаза.
— С большим трудом, — прозвучал наконец ответ, — поскольку поступки говорят громче слов.
— Какие бы поступки ты ни имела в виду, — отчетливо выговорил он, — но твоя сводная сестра и я — просто друзья. Есть такое понятие, как выводы, основанные на ложных предпосылках, Полли…
— В этом ты специалист по роду своей деятельности. Похоже, что ты эксперт по вопросам превращения доказательств обвинения в оправдательные?
Мысли беспорядочно кружились в голове. Ей отчаянно хотелось ему поверить.
— Так ты твердо решила выставить лжецом именно меня? — настаивал Марко. — Не стоит ли обсудить то, как ты обманывала меня на протяжении последних четырех лет? Если бы не фотография, я бы до сих пор не узнал о сыне. Верно?
Лицо ее вспыхнуло и побледнело опять. Она уставилась в землю.
— Да если бы для лжецов было предусмотрено наказание, ты давно получила бы по высшей мере. — Горечь его голоса болью отдавалась в ней.
Сейчас она чувствовала себя настоящей преступницей.
— Ясное дело. Ты просто мечтаешь упечь меня за решетку. Но, раз не получается, собрался на мне жениться, — произнесла она. — Как романтично.
— Мальчику нужен отец, Полли. — Мягкость тона скрывала сталь. — Я не хочу разлучать его с тобой, а следовательно…
— Но если потребуется, то попытаешься? — прервала она. Слезы подступали к горлу, душа ее, злые, колючие слезы, которые она уже не могла сдержать. — Наверняка ты думаешь, что твое юридическое образование поможет тебе в этом. Так вот учти: я буду бороться с тобой до последнего, Марко…
— Полли… — Он повернулся к ней. И, заметив слезы, пробормотал проклятие и обхватил ее, прижимая к себе. — Вы только послушайте нас! — У него вырвался короткий смешок. — Угрожаем друг другу разными немыслимыми карами, как заклятые враги. Солнышко мое, давай перестанем сражаться и подумаем о Бене…
— Пусти меня…
— Не раньше, чем ты сдашься. Бену требуется узнать отцовскую любовь, но ему нужны мы оба, Полли. Выходи за меня… Пожалуйста!
— Нет…
Его поцелуй прекратил их спор, лишив ее способности логически мыслить, погрузив в горячее, темное забвение. Она сопротивлялась его объятиям столько, насколько хватило силы воли, потом это стало бесполезным. От его настойчивых и жадных рук и губ не было спасения.
— Полли… — Голос Марко стал низким от желания; он разбередил в ней все тщательно залечиваемые раны памяти. Тело ее изогнулось от нестерпимой жажды, руки сплелись у него на шее, слепо нащупывая опору. — Сердце мое… — прошептал Марко. — Полли, родная, ты так прекрасна… Как я хочу тебя…
— Правда? — прошептала она. — Если бы я могла тебе поверить…
Это Бена он хочет, болезненно отдалось у нее в мозгу. Я лишь средство для достижения цели…
— Поверь… — Марко целовал ее шею, его пальцы забрались ей в волосы, вороша их с такой нежной страстью, что сопротивление ее развеялось как дым.
— О, Марко… — Она шептала его имя как заклинание, впитывая дрожь, которой он откликался на ее прикосновения.
— Поверь мне, — повторял он, — я хочу тебя… — Он расстегивал ее блузку, его сильные, проворные руки проникли внутрь. — Ты не знаешь… солнышко мое, ты не представляешь, как сильно…
Ее блузка распахнулась, Марко отодвинул шелковистую ткань и дотронулся до ее груди. Полли таяла от его прикосновений. Он отбросил в сторону бюстгальтер. Ночной воздух охладил ее кожу. Под весом его тела она опрокинулась назад, твердое, как железо, бедро оказалось у нее между ног. Она крепко закрыла глаза, желание поднималось в ней как прилив. Он жадно бродил взглядом по ее телу, одновременно лаская маленькие твердые выступы грудей, пока их кончики не стали как каменные. Тогда он наклонил к ним голову, целуя каждый по очереди со все возрастающим пылом. Полли задержала дыхание, вдруг ее жажда выплеснулась наружу громким стоном.
— Марко, я не… я не могу… — Слова звучали как бессвязный лепет.
— Не тревожься… все будет хорошо… доверься мне, солнышко, все будет хорошо… — Его хриплый шепот околдовывал. Он провел руками по ее телу, спустившись к поясу джинсов, раскрыл молнию и потянул материю вниз с бедер, затем угнездился сам между ее голыми ногами старым как мир мужским движением. Пальцы его накрыли теплый холмик у нее между ногами, изучая его через тонкие атласные трусики. Она вздохнула, когда язык его погрузился в ее рот в тот самый момент, когда он просунул палец под влажный атлас, обнаружив набухший, горячий тайник ее тела.
Полли низвергалась вниз и вниз, в темную пучину страсти, такую же неизмеримую и загадочную, как и глубины океана. Трезво мыслить она уже не могла. Был ли он или не был любовником ее сводной сестры — все потеряло смысл, растворилось в тумане…
— Марко? — Ее чуть слышный незаконченный вопрос повис в ночном воздухе.
— Разреши мне войти, милая… — слетела с его губ прерывистая мольба. Он стянул ее маленькие трусики по бедрам, в то время как она, всхлипывая и извиваясь, трясущимися руками расстегивала пуговицы его рубашки. Расстегнув ремень на джинсах, она пыталась спустить язычок над выпуклостью такой твердой, что ткань натянулась до предела. Кровь пульсировала в ее висках, и она сдалась. Он закончил раздеваться, содрогаясь от нетерпения, и вернулся к ней, горячий, сухощавый, жесткий, чтобы, разведав путь, погрузиться в обволакивающее, призывное тепло, подавляя ее крики страсти своим ртом.
Это было как возвращение домой, как раскрепощающее освобождение, заставляющее ее рыдать горячими, дикими слезами, пока наконец он не довел ее до неистового завершения и тут же и сам не взорвался внутри ее со сдавленным возгласом триумфа.
В изнеможении они распластались на смятой ткани куртки. Полли лежала как поломанная кукла, она слышала свое прерывистое дыхание, ощущала руки Марко, поглаживающие ее волосы, ласкающие спину, намеренно удерживая ее как можно ближе.
Долгое время они так и лежали, переплетясь телами. Глухой стук его сердца отдавался у нее в ушах, мощные объятия убаюкивали своей безопасностью. Ей хотелось, чтобы это никогда не кончалось.
— Ты принимаешь таблетки на этот раз? — спросил он. Слова его были наполнены иронией.
— Нет…
— Прекрасно. Я не хочу, чтобы мой сын был единственным ребенком.
Полли замерла. Дерзкое поддразнивание Марко спустило ее с небес на землю. Все тело напряглось от нарастающей ярости. Надо быть совершенно сумасшедшей, чтобы допустить до этого; если ей недоставало прежних доказательств, то теперь ее худшие опасения сбылись. Марко никогда не был привязан к ней. Он ценит ее только как мать его сына, с такой властностью предъявляя свои права на нее, что просто дыхание перехватывает. В то время как она втайне так тянется к нему, что отдала бы все на свете за ответную любовь.
И это дает ему слишком много власти над ней. Полли резко села, нащупывая блузку и джинсы, внезапно погрузившись в бездну унижения и отвращения к себе: она снова потеряла контроль над собой.
У нее никогда не возникало подобных проблем с другими мужчинами, подумала она, прижимая руки к горячим щекам. Влияние же Марко на нее безраздельно. Почему из всех мужчин ее угораздило выбрать Марко, который был влюблен в другую?
— Полли, милая…
— Не называй меня так.
— Послушай, я виноват. — Марко поднялся, застегивая рубашку и натягивая джинсы быстрыми, ловкими движениями. — Мне не стоило шутить насчет таблеток. Извини.
В глазах его она разглядела шутливое покаяние. На секунду ей захотелось рассмеяться, бросить легкую реплику, разбить лед снова. Что угодно, лишь бы удержать ту короткую неистовую близость, которую они только что разделяли. Но в груди у нее как будто захлопнулся невидимый клапан. Ее уступка Марко, потворство собственной похоти, теперь предстала перед ней во всей жалкой неприглядности. А с того их чудесного вольного дня, проведенного вдвоем, казалось, прошло не несколько дней, а много-много лет.
— Вернемся в дом, — предложил он тихо и, накинув куртку ей на плечи, медленно погладил ее по руке, слегка нахмурившись от беспокойства. — Надо бы поесть; надеюсь, Анджелина соберет нам что-нибудь.
