К ее изумлению, он принялся осторожно массировать ей больное место. Джасмин застонала; она чувствовала такое облегчение, что ей было не до смущения. Руки Тарика творили чудо, и вскоре она поймала себя на мысли, что готова предложить ему заняться любовью. Она слегка толкнула его в грудь и отошла на нетвердых ногах.
— Давай... давай лучше вернемся, а иначе пропустим ужин.
Вздох разочарования был отчетливо слышен в тишине.
— Ты права, Мина. Пойдем. — Когда они подходили к стоянке, он наклонился к ее уху и негромко сказал: — Обещаю, моя Джасмин, что ночью еще помассирую тебя. Не так уж тебя измучила эта поездка, чтобы я не мог прокатиться на тебе еще раз.
Жаркая волна накрыла ее.
Поджидавшие их в лагере мужчины бросили на нее взгляд и понимающе улыбнулись. Не обращая на них внимания, Джасмин опустилась рядом с Тариком. А он сел слева от нее и чуть подался вперед, оберегая ее от нескромных взглядов. Джасмин захотелось улыбнуться над его повадками собственника, но она не стала его дразнить.
И дело не только в том, что Тарик является шейхом в восточном княжестве, где мужчины смотрят на женщин как на собственность, даже если холят их и лелеют. Это — он. Скрытный человек, который всегда является людям в маске. Его гордость — неотъемлемая часть его закрытой натуры.
Он доступен для своих людей, добр к ним, но держится на расстоянии, как и подобает его аристократическому статусу. В Новой Зеландии он буквально заморозил родственников Джасмин, хотя ничем не обнаруживал своего совершенного презрения к их хитростям и уловкам. А вот Джасмин он согревал, веселил, поддразнивал. А главное — любил.
Четыре года спустя ей стало ясно, что человека, скрытого под маской, видела только она одна. Он доверял ей. Даже сейчас с ней он иногда бывает самим собой — в тех случаях, когда вроде бы забывает о прошлом. А в другие моменты он и перед ней носит маску — маску мужчины, который «владеет» ею. Это — всего лишь маска, говорила она себе. А под ней живет ее Тарик.
Вскоре они попрощались с остальными и удалились, решив заночевать не в палатке, а под звездами. Тарик принялся стелить постель на толстом слое каких-то растений, которые должны были предохранить их тела от жесткой земли, наподобие пружинного матраса. Закончив, он взял Джасмин за руку.
— Мина, запомни одно.
— Что?
— Сегодня — никаких звуков. Мы слишком близко к остальным.
— Ни единого, — чуть слышно пообещала она.
Она не издала ни единого звука, когда Тарик раздевал ее и раздевался сам. Она сумела хранить полное молчание, когда Тарик исполнял свое обещание расслабить ее мышцы в том месте, которое пострадало во время переезда. Она даже удержалась от крика, когда ее набухшие соски побывали у Тарика во рту. А потом его рука задвигалась между ее ног.
Джасмин укусила Тарика в плечо, а он продолжал играть с влажными складками между ее бедер, продолжал до тех пор, пока у нее еще оставались силы дышать. Она крепче впилась зубами в его твердый бицепс, чтобы не закричать. Наконец после пытки, которая, как показалось Джасмин, продолжалась долгие часы, Тарик приподнял ее бедра и одним ловким движением вошел в нее. И на этот раз она вскрикнула, уткнувшись в его шею, чтобы заглушить звук. А Тарик скрипнул зубами, чтобы подавить собственный крик восторга, и его лицо перекосилось от чрезмерного усилия.
Они лежали, переплетя руки и ноги, до тех пор, пока не почувствовали ночной холодок. Тогда Тарик скатился с Джасмин и сел, чтобы застегнуть предназначенный для двоих спальный мешок. Когда он снова улегся рядом с Джасмин, она обнаружила, что наделала. Глубокие красные следы зубов ужаснули ее.
— Нет!..
— Мина, что такое?
— Я тебя укусила.
Тарик улыбнулся.
— Я не в претензии. У нас впереди еще две ночи в пустыне. Может, оставишь мне еще парочку сувениров?
Джасмин эта шутка не развеселила.
— Тебе точно не больно?
— Поцелуй и убедись, — предложил Тарик.
Джасмин немедленно повиновалась; она провела по ранкам языком, затем нежно поцеловала.
— Теперь мне больно, — прошептал он, и твердый предмет, ткнувшийся в ее бедро, открыл ей смысл его слов. — Но нам завтра долго ехать. Тебе нужно набраться сил. Отвернись и не соблазняй меня.
Джасмин рассмеялась его ворчливому тону, но не прошло и минуты, как она уже спала. А когда проснулась, Тарик был уже одет. Судя по выражению его глаз, проснись Джасмин несколькими минутами раньше, выезд вполне мог бы быть отложен.
— Я хотел дать тебе поспать как можно дольше, но нам пора выезжать, если мы хотим добраться к следующему оазису до темноты.
— Я быстро. Дай мне десять минут.
Утро выдалось свежим, почти холодным; ни намека на огонь и жар, которые должны охватить землю, когда солнце поднимется выше. Заканчивая свой туалет, Джасмин думала о том, как точно отразились в ее муже тайны его родной страны.
Иногда Тарик — лед, иногда он — пламя. Джасмин успела испытать на себе и то, и другое с тех пор, как она в Зюльхейле. Четыре года назад лед был ей незнаком. Как случилось, что она знала лишь половину человека? Четыре года назад... Четыре потерянных года. Внезапно она обнаружила, что ей смертельно хочется узнать, как в эти потерянные годы проходила жизнь Тарика. Настолько хочется, что это желание вызывает в ней физическую боль. Тарик отразил ее попытки поговорить о прошлом, но она знала, что они не обретут покоя, пока тот разговор не состоится.
— Мина! Ты готова?
Джасмин раздвинула ветви, скрывавшие ее от Тарика. Он оттолкнулся от ствола дерева с пышной темно-зеленой кроной, окинул взглядом скромно прикрытую фигуру Джасмин все тем же хозяйским взглядом.
— Что-то тебя тревожит?
Джасмин изумленно вскинула голову. Он видит ее насквозь!
— С чего ты взял? Я в порядке.
Эта маленькая ложь насторожила Тарика еще больше. Во всем, что касается ее, он доверяет своему внутреннему голосу. Что-то первобытное, дикое, природное в нем откликается на Мину, какая-то часть его, которая может быть опасной, если не держать ее на привязи.
— Я твой муж. И ты не будешь мне лгать. Отвечай мне. — Тарик погладил огненный шелк ее волос.
— У нас мало времени, — попыталась отговориться Джасмин.
Но Тарика уже не интересовало время.
— Ты ответишь мне.
Маленькие ладошки у его груди сжались в кулачки. Она хотела выспросить у Тарика его тайны, а вместо этого он учинил допрос ей самой. Но она еще не готова к этому!
— Может быть, тебе вдруг стало ясно, что эта дикая земля потеряла для тебя свою прелесть?
Джасмин закатила глаза. От гнева она потеряла самоконтроль.
