— В ваших устах это прозвучало как цитата из учебника по военному искусству.
Она подняла глаза.
— Это искусство беспроигрышной игры. И виноваты в этом отчасти мужчины, как мне кажется.
Доминик налил себе еще вина.
— А как вам «Палаццо Раццоли»?
— Очень красивый. Хозяева дома приложили много усилий и потратили немало средств, чтобы вечер удался. Они даже сделали зеркальный пол для танцев в бальном зале.
— Скользко же.
Она засмеялась, к удовольствию Доминика.
— Ну… во всяком случае, идея весьма коварная. Я бы не хотела, чтобы некоторые мои снимки попали в Интернет.
— А много было фотографов?
— Уйма. Думаю, что к концу уикенда на Монт-Авеллане не останется ни одного человека, который не знал бы, что я здесь.
— Вот и отлично.
— Да, миссия выполнена, — сказала она, не задумываясь. — А это правда, что род Бьянчи был когда-то очень знатным?
Он едва не поперхнулся вином.
— Это Витторе так вам сказал? Его дед был пастухом в горах.
Изабелла нахмурилась.
— Имельда. Жаль, что люди пытаются наладить со мной контакт с помощью лжи.
— Имельда. Она хотела произвести на вас впечатление, как я полагаю, — сказал он. — А почему это вас так беспокоит?
— Это говорит о том, что они считают, будто знатное происхождение имеет для меня важное значение.
Он улыбнулся. Изабелла была совсем не такой, как он представлял. Он был бы рад представить ее своему отцу. Готова ли она к такой встрече? Встрече убежденного республиканца и внучки короля, которого он помогал когда-то свергнуть?
Доминик покачал головой. Было бы неправильно ставить ее в столь неловкое положение. Но он был абсолютно уверен в том, что они понравились бы друг другу. А уж она точно приглянулась бы его отцу. Ему нравятся красивые женщины.
— А еще я бы не хотела, чтобы она демонстрировала мне следы от пуль в стене внутреннего двора замка…
Доминик наклонился вперед.
— Она это сделала?
— Очевидно, это следы перестрелки в августе тысяча девятьсот семьдесят второго года, и Витторе считает, что их надо сохранить для потомков.
— И что вы сказали?
— Что всегда мудро помнить об ошибках прошлого.
В высшей степени профессионально, мысленно одобрил Доминик. Он медленно провел пальцем по ободу бокала.
— А где все это время была Сильвана?
Изабелла, не сдержавшись, засмеялась.
— В метре от меня. Она превосходно осуществила миротворческую миссию. Гладко, быстро и практически незаметно.
Он улыбнулся.
— Это она умеет.
— У вас замечательная сестра.
— Вы не росли рядом с ней.
— Да и вы тоже, насколько я слышала, — сказала Изабелла, искоса взглянув на него.
— Не рос. До пятнадцатилетнего возраста.
— Сильвана мне сказала.
Что она еще ей наговорила? Он не хотел, чтобы Изабелла получила искаженное мнение о нем, основанное на разных, иногда злобных, слухах.
— Она объяснила, почему?
— Нет. Просто я заговорила о вашей дружбе, а она перебила меня, заявив, что это ее саму удивляет, поскольку вы не жили с ними до пятнадцатилетнего возраста.
— А, вот оно как.
— Извините. Я не хотела быть любопытной.
— Да тут нет никакого секрета. — Он отпил вина. — Моя мама росла на Нироли. Потом, когда ей исполнилось восемнадцать, она отправилась в Рим учиться, где и встретилась с моим отцом. После очень короткого романа они поженились, и она приехала на Монт-Авеллан. Думаю, они счастливо жили первые несколько лет, до тех пор, пока отец вел себя разумно.
— Простите.
— Это не ваша вина, — он улыбнулся. — Каждый человек сам отвечает за свои ошибки. Наверное, мое рождение должно было укрепить этот брак. Но, в конце концов, моя мама забрала меня и уехала в Лондон.
— Она вышла снова замуж?
Доминик покачал головой.
— Она была примерной католичкой и считала, что нарушила свои клятвы.
Зачем он рассказывал ей все это? Последней, с кем он делился воспоминаниями детства, была Иоланда. Просто ему хотелось, чтобы Изабелла что-то поняла в его отношениях с семьей. Но одному богу известно, зачем ему это.
Он беспокойно заерзал на стуле.
— Она умерла, когда мне исполнилось пятнадцать, и я вернулся к отцу и его новой семье. Мой отец был никудышным католиком и быстренько нашел себе молодую жену.
— Вы хорошо его знали?
— В то время нет. Я лишился места, где жил, и без всяких церемоний появился на пороге его дома. К счастью, моя мачеха оказалась замечательной женщиной.
Изабелла что-то пробормотала себе под нос.
Доминик улыбнулся, уверенный в том, что она выругалась.
— А теперь расскажите о своем детстве! — попросил он.
— Мое детство прошло в основном в школе-интернате, которую я ненавидела. И очень скучала по своей матери. Я вернулась домой и начала обзаводиться друзьями только после рождения сестры. Тот факт, что она не была «запасной» наследницей, облегчил мне жизнь. Потом Роза превратилась в очаровательную девчушку с копной черных кудрей.
— Значит, вы простили ей то, что она родилась?
— Конечно.
— И вы стали подругами.
Она запнулась.
— Постепенно. Разница в семь лет — это много в детские годы. С тех пор, как произошел несчастный случай с моими родителями, мы стали гораздо ближе, хотя нам приходится поддерживать связь друг с другом с помощью электронной почты. Роза работает в Новой Зеландии.
— Я слышал.
Изабелла поежилась.
— Наверное, уже очень поздно. Сколько времени?
— Половина пятого.
— Пожалуй, мне нужно попытаться уснуть. Утром я должна пойти на мессу.
— Только если захотите.
Изабелла улыбнулась и покачала головой.
— Это будет нехорошо с моей стороны, — сказала она и отодвинула свой стул.
Он остановил ее легким прикосновением руки.
— Я имел в виду то, что говорил вам раньше. Достаточно того, что вы здесь.
Она слегка смутилась, ее щеки подозрительно покраснели.
— Спасибо.
— Я серьезно говорю, так как только одним своим приездом сюда вы поднимаете престиж Монт-Авеллана.
Изабелла нервно рассмеялась.
— Значит, мне можно сидеть без дела?
Доминик поставил свой бокал.
— Пойдемте со мной. Я хочу вам что-то показать.
Он встал.
— А что именно?
— Восход солнца.
— Восход?
— Пойдемте. Особенно красивое зрелище открывается из парка.
— С удовольствием. Если вы уверены, что Сильвана не рассердится, когда утром я буду ни на что не годна.
— Не рассердится.
Изабелла поймала его улыбку и нагнулась за своими босоножками.
