Сильвия очаровательно вспыхнула.
– О, seulement un petit peu,[6] – уверила она.
– Так мало? Ну, в скором времени вы преуспеете, – отрезала Флор с холодной улыбкой, чтобы переключить внимание Блайса на себя. – Знаешь, дорогой, не увлекайся особенно, чтобы не научить девушку чему-нибудь нехорошему, и, если такое возможно, не слишком злоупотребляй своим шармом в процессе обучения. – Тут она повернулась к Розе и вновь изобразила улыбку. – Вы знаете, мадемуазель, кто-то должен вас решительно предостеречь насчет мужчины, в обществе которого мы сейчас находимся… Он начисто лишен принципов, и за это его любят девушки. А впрочем, как говорится, не учи ученого. Возможно, вы обе предубеждены против мужчин подобного типа, предпочитая более серьезных людей. А посему держитесь настороже и следите за каждым своим шагом, как это делаю я.
Прежде чем Роза смогла ответить, а Блайс – разразиться протестами, Флор вновь переключилась на молодого человека:
– А сейчас, mon ami, ты знаешь, почему я здесь? Чтобы забрать тебя и отправиться на ленч.
Засунув руки в карманы, Блайс прислонился к прилавку:
– Вот как, на ленч? Но только не меня. Я довольствуюсь тем, что жую здесь сухую корку вместе с девушками.
Даже не взглянув на него, Флор деловито разгладила перчатки.
– Ты отправишься на ленч. В Сен-Тропез. Со мной и Сент-Ги, который встретит на нас в L'Ermitage после того, как покончит там с некоторыми делами.
Блайс сделал большие глаза:
– На вашем первом свидании за ленчем после твоего возвращения из Танжера? В качестве третьего лишнего? Боюсь, это не добавит мне популярности в глазах Сент-Ги!
– Нет, не третьим лишним, – холодно возразила Флор. – Тебе не стоит тревожиться на сей счет. Когда мы с Сент-Ги захотим остаться tête-à-tête, то организуем это и без твоей помощи. Нет, речь идет о четверых, и это моих рук дело – ты будешь сопровождать Мари-Клэр Одет, которую я пригласила.
– Мари-Клэр Одет?! Та самая… с лицом как… пудинг с изюмом, да и фигурой ему под стать? Нет, я этого не сделаю! – решительно заявил Блайс.
Флор нахмурилась:
– Сделаешь, и при этом еще не станешь никому докучать. И если ты достаточно умен, ни в коем случае не будешь невежливым с Ла Одет… Папаша Одет, как тебе известно, едва ли не самый богатый парфюмер в Грасе. Сблизившись с ним через его простушку дочь, ты можешь подвигнуть его помочь в осуществлении своих планов.
На миг Блайс стушевался, затем сказал:
– Если ты имеешь в виду деньги, то само по себе это мало поможет, если Сент-Ги не позволит мне владеть землей.
Флор взглянула на часики:
– Не высасывай трудности из пальца. Заинтересуй монсеньора Одета и предоставь Сент-Ги мне.
– Желаю удачи, – пробормотал Блайс и тут же добавил: – Я не одет для ленча, и к тому же у меня здесь мопед.
Флор оглядела его сверху донизу:
– Сойдешь вполне. L'Ermitage – это не бог весть что, и ты сможешь оставить там мопед. На этой стадии мне не обойтись без Мари-Клэр, и ты составишь ей компанию. Поэтому поехали, и прямо сейчас, пожалуйста.
Судя по тону, это был скорее приказ, нежели просьба. Блайс, пожав плечами, неохотно подчинился и уже из набиравшей скорость машины помахал девушкам рукой и послал воздушный поцелуй.
Был уже полдень. Настало время закрывать магазин до половины третьего. Пока Сильвия запирала кассу, она нерешительно обратилась к Розе, которая опускала ставни:
– Он не хотел ехать… ведь верно? – Сестра явно нуждалась в подтверждении. – Но он все же уехал. Не отказался наотрез взять на себя роль – отвратительно, но точнее не скажешь – лизоблюда в угоду своим амбициям.
Это основательно подпортило его имидж веселого шалопая, и Роза совсем не удивилась, что Сильвия обратилась к ней за поддержкой.
По поводу Флор Мичелет их мнения не слишком отличались – как по части умопомрачительного шика, так и той вызывающей уверенности, с которой она управляла Блайсом. Так же как и Роза, Сильвия была возмущена, что ими заинтересовались лишь на самое короткое время, а затем отмели в сторону как нечто не заслуживающее внимания.
– Тебе не кажется, – рассуждала Сильвия, – что она услышала о нас от… ну, не важно, от кого… такое, что заставило ее опасаться конкуренции? И ей сразу стало легче, когда она уверилась, что страхи напрасны?
На что Роза ответила излишне резко:
– Наоборот, думаю, столь блистательной особе конкуренция не так страшна.
Что побудило ее дать такую лестную оценку, возможно незаслуженную, Роза и сама толком не знала – скорее всего, собственный страх, о природе которого она предпочитала не задумываться.
Через день или два пришло разрешение на работу. По договоренности с шато – помимо особых случаев, когда она могла понадобиться мадам Сент-Ги, – Роза должна была являться по понедельникам, когда все магазины в Мориньи закрываются с середины дня до вторника.
В тот первый понедельник мадам пригласила ее на ленч, и они разделили его вдвоем. Это была трапеза, совершенная с точки зрения сервировки: столовое белье, хрусталь, серебро и китайский фарфор – словом, все, что Роза и ожидала встретить в таком доме. Только содержание было жалким: крошечные чашечки бульона, лепесток жареного мяса почти филигранной толщины, гарнир из намазанных маслом молодых картофелин величиной с мраморные шарики. Они выпили графин красного вина, а на десерт вообще ничего не было – просто чашка кофе с бисквитом.
Хозяйка вполне довольствовалась этим, но для молодого, здорового аппетита Розы, которая любила плотно закусить и еще не утратила английского интереса к пудингам, съеденного хватило на один зубок.
Позже они обосновались в студии мадам. Та извинилась за груды писанины, что ожидали Розу в ее первые часы работы секретаршей.
Мадам призналась, что не очень умеет печатать на машинке, но не будешь же вести деловую переписку от руки? Деловыми письмами пришлось заняться в первую очередь, так как многие из них требовали срочного ответа. Затем были чеки, подлежащие выписке в ответ на просьбы в письмах, счета на просмотр самому Сент-Ги и, наконец, наброски речей, которые мадам не собиралась произносить («в моем возрасте я уже не могу путешествовать с такой скоростью, как хотелось бы»), но их должны были прочитать по бумажке в ее отсутствие на благотворительных собраниях.
Роза уселась за письма, решив подшивать их просто в папки с указанием даты и ссылками на более ранние документы. Затем под диктовку мадам выписывала чеки и счета, которые потом занесла в гроссбух, использовав его, в свою очередь, в качестве пресс-папье для чеков, дожидающихся рассмотрения Сент-Ги.
Последние поразили Розу размахом и щедростью. В течение получаса мадам Сент-Ги отобрала просьбы о пожертвованиях на сотни франков, и, когда девушка осталась одна, чтобы заняться черновиками речей, то быстро пробежала глазами содержание писем. Она была изумлена широтой и многообразием благотворительных интересов своей работодательницы.