старые баллады, сложенные о них. Скабрезные и грубые всё ещё, разумеется, преобладали — такова уж цена народной славы — но всё же в песнях о Цареубийце жестокий и беспринципный клятвопреступник стал вдруг иногда преображаться и приобретать черты героя, принявшего отчаянное решение и после преданного и поруганного своими союзниками. В жестоких балладах о жестокой королеве, жившей одной лишь ненавистью и самой убившей своих детей, неожиданно стали появляться мотивы материнской любви, а сама королева стала меняться, превращаясь из злобной похотливой шлюхи в отчаявшуюся женщину, защищавшую себя, свою семью и свою страну от беспощадной повелительницы драконов. Джейме и Серсея посмеивались, но втайне оба были рады этим странным переменам. Серсея считала, что наконец-то люди видят истинную суть её поступков и оказывают ей заслуженное уважение, а Джейме гадал, с какой стати столько лет спустя кого-то вдруг заинтересовала правда об убийстве Безумного короля. Серсея, в отличие от него, имела свои предположения об источнике новых мотивов — и была права.
Тирион посмеивался в кулак, глядя на плоды своих осторожных многолетних усилий по планированию и корректировке народного творчества. Ланнистеры всегда остаются Ланнистерами, какая бы ненависть ни разделяла их в прошлом. Ланнистеры всегда платят свои долги и сражаются за тех, кто им дорог.
А однажды Серсея и Джейме встретили нежданного гостя с арфой и письмом от Тириона.
«Вы должны это услышать, дорогие братец и сестрица. Я не пожалел денег, чтобы направить этого сладкоречивого певца прямо к вам. Ведите себя хорошо, он мечтал исполнить вам своё творение, но боится вас до смерти. Понимаю, что вас это радует, но постарайтесь не запугать и не засмеять его до преждевременной смерти. И Джейме — если Серсее что-то не понравится, прошу, подумай хотя бы мгновение, прежде чем кинуться исполнять её приказ убить несчастного поэта. Пора и о душе подумать, не только о том, что ты готов сделать ради любви».
Вечером они услышали балладу о близнецах, влюблённых друг в друга и разлучённых судьбой. О женщине, мечтавшей о большем, но вынужденной терпеть старого и грубого мужа, и мужчине, хранившем ей верность всю жизнь — Серсея не преминула послать Джейме язвительный взгляд. О детях, рождённых во грехе, но в великой любви, и о том, как одного за другим мать и отец потеряли их. Это была песня не столько об их жизни, сколько об их любви. В ней было мало реальной истории, мало политики, с которой они были так тесно связаны и которую творили сами, в ней было меньше крови, чем пролилось в реальности, и куда больше благородства. Но в ней было то, что они несли в своём одном на двоих сердце всю жизнь. В ней они были прекрасней, чем в жизни, они представали в золотом блеске своего великолепия и своей любви, в ней они не желали ничего, кроме как быть рядом друг с другом. И пусть это мало походило на истину, и жестокие близнецы прекрасно осознавали это, в этой истории была правда, вряд ли понятная кому-либо, кроме них и их доброго брата, в ней был сок их сердец, та хрупкая чистота, что хранилась в них, невидимая и забытая за преступлениями, что они совершали, но оживавшая, когда они касались её.
Серсея не стала убивать певца.
— Это, конечно, наивно до умиления, — язвил потом Джейме. — По правде там должно быть куда больше членов, грудей, задирания юбок и твоего, о возлюбленная сестра моя, прекрасного нежного рта и…
Серсея толкнула его локтем в бок.
— Заткнись. Наконец-то нас воспели по достоинству.
— Так ты не согласна насчёт членов? Я немного уязвлён.
Серсея, не выдержав, усмехнулась довольно развязно. Джейме обожал это. Он любил в ней всё — её нежность, грубость, напускную невинность и истинное сладострастие.
— Нет, ну согласна, конечно. Многое тут упущено. Зато как хорошо мы выглядим! Подумал бы об этом. Ты никогда не думаешь о важных вещах, Джейме. Наши дети будут знать…
— …всё равно будут знать, — перебил её Джейме, — что мы трахались, как кролики.
— Почему в прошедшем времени? — повелевающим тоном спросила Серсея.
— Да, моя сестра-королева, — ответил Джейме и притянул её к себе.
Закат сегодня заливал всё небо золотом и кровью. Трое детей Джоанны и Тайвина Ланнистера, в равных пропорциях скроенные из того и другого, сидели на утёсе у моря, пили красное вино, ели налившийся жёлто-зелёный виноград и смотрели на горящие небеса. Это было вскоре после рождения близнецов. Тирион приехал буквально на несколько дней, чтобы поздравить их, поучаствовать в обрядах и преподнести подарки. Серсея и Джейме, как это бывало чаще всего, и в этот день носили одежду схожих цветов — цветов тусклого золота. В основном их гардеробом занималась Серсея, любившая это, но даже когда они заказывали платья или одевались по отдельности, они неизменно делали похожий выбор. Тирион предпочитал что-то потемнее, близнецы же обожали все оттенки золота, сапфира и багрянца, и это напоминало Тириону их молодость, когда то, что они носили на себе, от кожи до плащей, ещё не потемнело от крови. Сегодня они были счастливы, закатное солнце скрывало седые пряди, играя в их волосах, и сглаживало морщины. Впереди у них было ещё много лет — больше, чем кто-либо из них когда-либо надеялся получить.
— Что, если за нами всё же придут? — с тревогой спросила Серсея. — Что, если они придут за нашими детьми?
— Кто? — спросил Тирион.
— Наши враги! — раздражённо ответила Серсея.
— Эй, эй, — позвал Джейме и повернул её лицо к себе, положив ладонь ей на щёку. — Есть только мы, помнишь? И мы справимся, как всегда. В пекло всех остальных.
Серсея взяла его за запястье, отняла его руку от своего лица и вновь посмотрела на Тириона.
Тирион отсалютовал ей бокалом и повторил за Джейме. Никогда он не говорил этого прежде, но сегодня он наконец ощущал то же, что всю жизнь чувствовали они.
— Есть только мы, — сказал он, и Джейме улыбнулся ему немного удивлённо. — Да и твоими стараниями, сестра, у нас осталось не так много врагов. Правда, это враги добротные, но теперь у тебя есть два брата. Пусть я не так хорош, как Джейме, но поверь, я способен на кое-что позамысловатей, чем он. И без ненужных смертей.
— Твою королеву убили, — с сарказмом напомнила Серсея, немного успокоенная словами братьев.
Тирион отмахнулся.
— Она не была из Ланнистеров. И не спала с моим братом.
И они все рассмеялись. Кости Дейенерис давно сгорели и превратились в прах, Тирион иногда вспоминал и скорбел
