И все-таки, подумала она, набрасывая шаль на плечи и укутываясь в нее, Блейк с младенцем на руках представляет меньшую сексуальную опасность для ее разгулявшихся гормонов. Но идя по коридору с Джозефом с одной стороны и Блейком с другой, она поняла, что ошиблась. Опять. Нежность Блейка, вид его больших рук, осторожно держащих ее любимого сына, заставляли сердце Николь биться чаще.
Когда они вошли в гостиную, Блейк посмотрел на Джозефа и мягко сказал:
— Время вечерней сказки.
Потом поднес Люка к дивану и положил среди подушек.
— Ты знаешь историю про мальчика, который нашел в своем кармане маленького дракончика, и тот плакал, потому что прилип к недоеденному леденцу? — спросил Блейк, глядя Джозефу в глаза.
История разворачивалась с таким комизмом, что в конце концов Николь стала хихикать вместе с Джозефом. После сказки Джозеф был отправлен спать.
Видя, с каким обожанием Блейк смотрит вслед своему сыну, Николь почувствовала, как к горлу подкатил ком. Этот семейный вечер был откровением.
Ей вдруг ужасно захотелось понравиться ему. Захотелось, чтобы он поверил ей, а не этим злым наветам на ее отца. Блейк — человек не жестокий и не мстительный. Его просто ввели в заблуждение.
Но она не может этого так оставить. Она решила задержаться здесь до тех пор, пока не убедит Блейка, что отец должен быть восстановлен на том треклятом семейном древе. И еще она поклялась, что настоит на мраморной плите с именем отца в церкви рядом с другими, увековечивающими существование семейства Беллами с шестнадцатого века.
— Будем ужинать? — мягко пробормотал Блейк.
— Да. Конечно. Э… кто-нибудь еще присоединится к нам?
— Нет. А что, вы против?
Блейк не принял в расчет миссис Картер, которая появилась с закусками: крабовым салатом и тартинками — и умыкнула довольно воркующего Люка прежде, чем Николь успела хоть что-то возразить.
— Примерно через час его нужно кормить, — напомнила она Блейку.
— Нет проблем. А пока можете немного отдохнуть от своих материнских обязанностей.
* * *
Блейк налил себе бокал вина и наполнил стакан гостьи минеральной водой. В мерцающем свете свечей она смотрелась слишком хорошо, чтобы быть правдой. Невероятно красивой. Огромные голубые глаза, прелестное лицо и рот, созданный для поцелуев. За короткое время, пока он рассказывал сказку, Блейк почувствовал тоску по более глубоким отношениям с женщиной. Тот период перед ужином был именно такой семейной сценой, о которой он всегда мечтал. Расслабленная атмосфера, в которой расцветают тепло и любовь.
— Расскажите мне о себе, — попросил он Николь.
Ее глаза ярко заблестели, словно он подарил ей возможность, о которой она мечтала.
И в течение всего главного блюда он слушал и задавал вопросы. Она бесстрастно поведала ему о маленьком коттедже, скромной отцовской славе и своей работе по реставрации старинной керамики.
— Вы унаследовали вашу любовь к красивым вещам от отца, — заметил он хрипло.
— Надеюсь, я унаследовала и его характер. Его доброту. Терпимость. Безграничное гостеприимство.
Обожание к отцу сквозило во всем, что она говорила.
— Судя по вашим словам, он был человеком компанейским, — закинул он удочку.
— Еще каким! — Ее глаза засветились энтузиазмом. — Он любил людей, и они любили его, — воскликнула Николь, наивно не замечая скрытого смысла, который он мог вложить в эти слова. — У нас постоянно гостили какие-нибудь друзья с семьями. И им всегда были рады.
— Расскажите мне о ваших вечеринках. Ее голос сделался тоскливым.
— Мы допоздна засиживались под звездами, дети у родителей на коленях, что-то бурно обсуждали, смеялись. — Она улыбнулась. — Я обожала это.
— Вы любите танцы? Музыку?
Глаза Николь засверкали.
— О да! Порой я танцевала до упаду. Музыка меня зажигает. Она может растрогать меня или рассмешить. На наших вечеринках мы, бывало, полностью отдавались ей.
— Неужели? — Он вскинул бровь.
— Не так, как вы думаете! — негодующе заявила она. — Мы просто отзывались на ритм, будь он быстрый и яростный или медленный и мечтательный. Дети, взрослые, люди пожилые… Впрочем, вам не понять. Вы за свою жизнь, наверное, ни разу не совершили ничего безрассудного или спонтанного!
— У меня есть обязательства, — огрызнулся Блейк, уязвленный правдивостью ее слов.
— Но ведь жизнь — это не только долг! — С жаром воскликнула она.
Да. Всю жизнь Блейк помнил о своем положении. Тщательно следил, чтобы не сказать и не сделать чего-то лишнего. А теперь Николь дразнит его своей свободой от ограничений, невольно подстрекая сгрести ее в охапку и заняться любовью.
Неудивительно, что он желает ее. В ней есть все, к чему он так страстно стремится. Она представляет собой ту личность, которой он сам был всегда. В тот момент Блейк с удовольствием поменялся бы с ней образом жизни.
Был поразительный контраст между ее беззаботным времяпрепровождением и его строгим воспитанием. Так много раз он усмирял себя, напоминая о том, что он «сын» английского джентльмена. И больше, чем когда-либо, завидовал ее свободе, в которой ему было отказано.
Почувствовав себя увереннее, она стала более открытой, менее сдержанной в движениях. Теплый свет осветил глаза. И он почувствовал, что заворожен ею, что его притягивает к ней.
— Я умоляю вас, — тихо попросила она, возможно, почувствовав, что он размяк, — поспрашивайте местных жителей о моем отце. Сохраняйте объективность, пока у вас не будет доказательств его предполагаемой безнравственности.
Ее нежная доверчивая улыбка растопит даже каменное сердце, подумал он, сурово сопротивляясь такой судьбе. Николь сделала глубокий вдох, и он почувствовал первый толчок желания.
Если она предлагает, почему не взять?
Блейк откинулся на стуле, но на лице его не отразилось ни намека на страсти, бушующие в теле. Однако она разрушала его самообладание дюйм за дюймом.
Все, о чем он мог думать, это дотронуться до ее шелковистой кожи. Взять прекрасное лицо в ладони. Притянуть ее ближе и почувствовать, как тает ее податливое тело, а губы раскрываются для неизбежного поцелуя…
— Блейк?
Он моргнул. Почувствовал, что еще немного, и он взорвется. Надо двигаться. Блейк резко встал и убрал тарелки.
Ошибкой было приближаться к ней даже на тот короткий момент, чтобы забрать тарелку. Она пробормотала слова благодарности, взглянув на него своими огромными глазами — двумя серебристыми колодцами в свете свечей, и он чуть не прыгнул в них с головой, чтобы утонуть счастливым.
