Малыш гонял птиц и громко смеялся. А голуби отлетали недалеко и возвращались, чтобы урвать себе еды. Прямо, как я в своё время.
Отвернулась от милой картины и наткнулась на памятник Пушкину. Александр Сергеевич был чёрен и указывал пальцем прямо на меня. Палец его был отполирован, потому что все кому не лень дёргали его и загадывали желания. Я проследила за строгим жестом. Пушкин указывал мне на грудь.
Блузка была распахнута и виднелись мои «девочки», беленькие дыньки. Неприлично, но отлично.
Прости, Александр Сергеевич, но пуговицы мне вырвал Мартин. И не надо тыкать пальцем, я скоро уйду.
Прямо передо мной нарисовались чёрные брюки и шикарные чёрные туфли.
Я подняла глаза. Что-то дрогнуло во мне, заныло, заскулило, обрадовалось.
Фигуру атлетическую обтягивала серая футболка. От наколок мать с ребёнком шуганулась и, распугав голубей, тут же сбежала.
Хотя нет. Не от наколок.
Даяр не успел побриться, а в сочетании с его мрачными чернильными глазами это пугало до икоты.
– Какой вид открывается сверху, – прошептал зверь, рассмотрев мою грудь. Подал мне руку.
– Тебя отпустили? – спросила я, поднимаясь со скамейки.
Он рывком приковал меня к себе одной рукой. Я тихо ойкнула, но не сопротивлялась.
Другой рукой муж провёл по волосам. Очень аккуратно открыв синяк.
– Об дверь ударилась, – мой голос сорвался.
Я, не выдержав его страшного жгучего взгляда, прильнула к нему и уложила голову на широкое, сильное плечо.
Закрыла глаза и расслабилась всем телом. И внутри меня вечно напряжённый стержень, готовый бороться за жизнь, стал плавиться. Ослабевал добытчик внутри, прибалдело чувство собственного достоинства. Разлагались мужицкие привычки всё делать самой. Разомлела независимая женщина.
Я медленно превращалась в птенца.
– Скучала? – он прижимал меня к себе, чуть коснулся губами пораненного виска.
– Очень, – призналась я, понимая, что такими откровениями начинаю раскрываться перед ним.
– И я скучал, – шепнул прямо в ухо.
– У тебя всё хорошо? – я закрыла глаза, чтобы насладиться теплом и спокойствием, чтобы прочувствовать это мгновение всем свои существом.
– Да, теперь всё будет хорошо, птенец.
– Ты мне расскажешь, чем ты занимаешься? Мне нужно знать, чтобы всё понять.
– И простить?
– И простить, если надо.
– Конечно, всё расскажу. Скрывать особо нечего, – он погладил меня по волосам и приласкался своей жуткой бородищей к моему лицу. – У меня два билета на выставку. Начинай меня окультуривать.
Я тихо рассмеялась и, отпрянув, заглянула ему в глаза.
Они не страшные. Они печальные! И то, что я их помню с детства, делали их родными.
– Как ты нашёл меня? На фотке увидел? И как же узнал? – я улыбнулась, медленно отпрянув. Взяла его за руку.
А глаза наши были вместе. Мы с трудом разорвали связь взглядами. Неторопливо пошли по парку.
– Твоя мать не просто ногу мне спасла. Капкан был ржавый, итак с трудом справился с заражением. Оксана сделала мне операцию. Жизнь спасла, – неспешно стал рассказывать Даяр. – Я всегда помнил это. Чтобы не случалось перед глазами ты, птенец и доброе лицо твоей матери. Мы переехали. Я влился в новую компанию, сменил имя и взял фамилию отчима. Знаешь, – он сам себе ухмыльнулся. – Многое я делал неправильно. Хотел подняться, и методы мои были не самыми мягкими. А потом приехал сюда, чтобы разыскать твою маму и отблагодарить её.
– Ты приезжал? – удивилась я.
– Да. Оксана лежала в больнице. Ей нужны были деньги на лечение, и я всё оплатил. Твоя мама сказала, чтобы я позаботился о тебе…
– Так это ты деньги ей дал?! – обрадовалась я и даже прыгнула от счастья. – Ты представляешь. Какие-то люди сказали, что это они в долг моей маме денег дали и хотели с меня содрать с процентами!
– Неужели, – прошипел Даяр и превратился в зверя. – И кто они такие?
– Я не помню, – стушевалась я под его суровым взглядом. – Вроде, «Мегазайм». Неважно. Ты, получается, приезжал три года назад, – я поджала губу, не зная, куда деться от его внимательных чёрных глаз. – Мама умерла.
– Олеся, – он взял меня за две руки. Его грубые пальцы проехались по тыльным сторонам моих ладоней, и я вздрогнула от невероятного желания этого мужчины. – Я видел тебя три года назад. Решил посмотреть на тебя, поговорить. Но не смог даже приблизиться.
Его голос охрип. Он был серьёзен, но при этом немного растерян. Поэтому я навострила уши. То, что он говорил, определяло всю нашу будущую судьбу.
– Ты похожа на маму, но легче, нежнее. – Даяр посмотрел в сторону, а потом стал крутить обручальное кольцо на моём пальце. – В тот день ты шла с подругами от университета. На тебе было лёгкое платье и золотистые туфельки, в которых ты была в загсе. У меня сердце раскололось на куски. Я уже тогда понял, что для меня нет ничего важнее в жизни, чем быть с тобой. Сам испугался своих чувств. Я старше, у меня за плечами неприятное прошлое. И то, что я хотел тебя прямо там схватить и увезти с собой, пугало меня больше всего. Именно тогда я решил вернуться в Россию и стать чистым, ну, в меру возможностей, в пользу договорённостей… В общем… Я подумал, что если ты выйдешь замуж, я даже вмешиваться не буду. Но забыть я тебя не смог. Пытался. Ты навсегда моя. Я спешил сюда. Так был занят, что упустил смерть твоей матери. Мне нужно было к тебе явиться без грязи, чтобы тебя моё прошлое ничем не тронуло. Приехал, – Даяр тяжело вздохнул и печально улыбнулся. Голос его совсем стих. – Прости, птенец, но то, как я тебя забрал себе, это был самый мягкий вариант из всех, что мне приходил в голову. Больше всего я боялся тебя напугать. Поэтому решил немного позлить. Оказалось, полезно. К тому же, положение твоё было плачевным. И ты…
Я внимательно его слушала. Его лицо изменилось, стало таким добрым, что дух захватывало от такой метаморфозы.
– Ты не только внешне грациозная и невероятно нежная, – он провёл руками по моим плечам, – хрупкая совсем. Ты ещё и человек добрый.
– Это ты понял, когда я тебя животным и бараном назвала? – У меня из глаз опять полились слёзы, а голос стал тихим стоном. – Или когда ёршик для унитаза к тебе в ванну кинула?
Он рассмеялся, и я тоже.
Вот так в любви объяснился. Оказалось давно влюблён. Мы обнимались, и я уже вот подумала, какой он прекрасный…
Но зверь показал клыки.
– И любая мразь, обидевшая мою жену, поплатиться за это.
Я дёрнулась, но он продолжал крепко меня прижимать к себе.
– Мужик твоей пухлой подружки нашёл мой номер через Айгерим и сообщил, что тебя прямо после урока рисования покалечили.
Я не дышала, стояла тихо. Зажмурилась от душевной боли. Не то что я не мечтала о возмездии, мне было стыдно за свою слабость, и что наябедничали другие.
– Я мало могу рассказать тебе о своём прошлом, птенец. Только о том, что делаю сейчас. О своих планах на будущее. И я ничего не намерен от тебя скрывать. И будь любезна отплатить мне тем же. Тайны такого типа могут привести к семейным конфликтам, а я настроен, прожить с тобой весь остаток своей жизни. У нас семья, моя девочка. Давай будем её беречь.
Даяр наклонился ко мне, чтобы постараться заглянуть в глаза, когда я низко опустила голову.
– Хорошо? – не злобно спросил он.
– Хорошо, – ответила я и отвернулась от него.
16
В галерее было много людей. Но мы, с Даяром, как отельная экскурсия, проходили от картины к картине и задерживались, чтобы всё внимательно рассмотреть и окультуриться в полной мере.
– Скажи, какие цвета использовал художник, чтобы изобразить белый снег? – строго спросила я своего ученика.
– Белый, серый, синий, жёлтый и фиолетовый, – перечислил Даяр, внимательно глядя на картину.
– Правильно,– похвалила я его. – Как на белом платье дамы с другого полотна. Чтобы изобразить белое, художнику мало белого цвета. Тень никогда не будет серой. Ночь никогда не будет чёрной.
