А как же те, другие? Шерил зябко поежилась и обхватила себя руками, ибо легкий озноб пробежал по коже при воспоминании о том, что поведала ей Леонора. А те женщины, с которыми Сидни пытался забыть свое горе?… Неужели их тела так же мучительно отзываются на воспоминания о страсти?
Шерил рассердилась на себя: додумалась черт знает до чего! Какое ей дело до других, до этих совершенно незнакомых ей женщин и до того, что они переживают и испытывают? Мало ей своих переживаний! Постаравшись выбросить все это из головы, она вспомнила умилительную картинку — ее сын и склонившийся над ним Сидни… Шерил повернулась и с колотящимся сердцем устремилась к больнице.
Ночная сиделка уже пришла, но, как видно, куда-то отлучилась. А она-то, открывая дверь палаты, надеялась, что девушка здесь.
Нет, здесь были только Сидди и Сидни. Отец и сын. Подойдя поближе, Шерил заметила, что по щекам Сидни текут слезы.
— Доктор, почему ты плачешь? — прозвучал голосок ребенка.
— Потому что я люблю тебя, малыш, и мне больно видеть, что ты страдаешь.
— Ты так сильно меня любишь? Почему?
Сидни обернулся к Шерил, глаза его умоляюще вопрошали. Она кивнула, инстинктивно кивнула, отвечая на его немой вопрос положительно, хотя душа ее, терзаемая необъяснимым страхом, протестовала.
— Я люблю тебя гораздо сильнее, чем ты можешь представить.
— Почему?
— Потому что я твой отец, Сидди.
— А я знал, что ты придешь! — на одном дыхании выпалил Сидди, мельком взглянув на мать. — Я загадал на мой последний день рождения, чтобы мой папа ко мне пришел. Так и получилось!
Малыш никогда не говорил матери об этом. Тайная мечта, надежно укрытая в маленьком сердечке, обнаружилась лишь тогда, когда загаданное желание, наконец, сбылось. Это потрясло Шерил, она всхлипнула и не смогла удержать слез. Чуть ли не на ощупь взяла она горячую ручонку сына и сжала ее.
— Не плачь, мамочка. Папа позаботится о тебе. Знаешь, папа, мама очень храбрая, спроси хоть у бабушки. Даже когда она поранила палец, то не заплакала.
Не в силах больше сдерживаться, тщетно пытаясь подавить всхлипы, Шерил покинула палату и там, за дверью, разрыдалась по-настоящему.
— Ничего, Шерил, ничего, поплачь, тебе станет легче… — Сидни обнял Шерил и нежно поглаживал по плечу, но ничто не могло унять ее рыданий. — Мальчик уснул, я вызвал сестру, она сейчас подойдет, и я отвезу тебя домой.
Когда они приехали, Сидни помог Шерил выйти из машины и, поддерживая за локоть, повел к дому. Вскоре они оказались в стерильно белой кухне, где он усадил Шерил за стол. Сияние ярких ламп заставило ее опустить веки, она почти совсем уже успокоилась, лишь изредка тихонько всхлипывая.
— Ничего, ничего, — повторял Сидни. — Тебе, очевидно, необходимо было выплакаться.
Он достал носовой платок и осторожно стер с ее лица слезы.
— Я просто… я подумала о том, что ждет Сидди завтра, — оправдывалась Шерил, не собираясь уточнять, что причина ее слез не только в этом. — И Леонора уехала, а я так привыкла, что она всегда рядом…
— Скажи, миссис Тампст и была той самой женщиной, с которой ты проводила так много времени в твой первый приезд в Новую Зеландию? Та самая, у которой, насколько я помню, ты работала в художественной галерее?
Шерил кивнула.
— Я тогда и понятия не имела, кто она и что, знала только, что она владелица галереи.
— Хорошо, что Сидди зовет ее бабушкой, — заметил Сидни.
— Да, в тот день, когда родился Сидди, я просила Леонору стать ему бабушкой.
— Ну и правильно. Послушай, Шерил, ты выглядишь усталой. Тебе надо хорошенько выспаться. Но сначала я принесу тебе чего-нибудь выпить.
Не успела она возразить, как Сидни вышел и через несколько минут вернулся с каким-то темным напитком, на треть наполнявшим высокий стакан.
— Не бойся, я не собираюсь тебя опоить или отравить, — сухо сообщил он, видя, что Шерил смотрит на стакан с большим сомнением. — Это безобидное гомеопатическое средство, успокоительное, которым пользуются даже педиатры, назначая его детям, пережившим стресс.
У Шерил, которая жутко нервничала из-за его присутствия, чуть было не сорвалось с языка, что сейчас ей требуется что-нибудь посильнее гомеопатических средств. Но вместо этого она послушно выпила слегка кисловатую жидкость, пожелала Сидни спокойной ночи и ушла в свою комнату.
Микстура микстурой, но успокоиться и кое-как привести свои мысли в порядок ей удалось, лишь приняв ванну. Где-то в глубине души таилось ощущение, что все гораздо серьезнее, чем ей хотелось бы думать. Шерил вдруг показалась себе бабочкой, пригвожденной булавкой, и все в ней протестовало против этого насилия.
Все еще пытаясь сорваться с незримой булавки, Шерил и часом позже продолжала крутиться и вертеться в постели, не зная, чем вызвана ее бессонница — безобидным гомеопатическим средством или ощущением угрозы, которое измотало душу.
В тщетной попытке привести свой разум в порядок и заснуть, она шаг за шагом перебирала события дня. И вдруг резко отбросила одеяло и села.
Минутой раньше она чуть было не заплакала, охваченная необъяснимым страхом… Отчего он возник? Не от того ли, что она вспомнила слезы на глазах Сидни, когда тот склонился над больным ребенком? Что это было? Не слезы ли отчаяния? А если он знал о состоянии Сидди нечто такое, чего не решился сказать ей?
Шерил сжала лицо ладонями, почти не дыша от ужаса. Ну да, конечно, теперь все встало на свои места. Все объяснилось! Взять хотя бы то, что он не постарался успокоить ее, когда она упомянула о предстоящей операции! Нет, вместо этого он заговорил о другом, о Леоноре, а потом, видя, что она продолжает безумно беспокоиться, не придумал ничего лучшего, чем напичкать ее детской успокоительной микстурой.
Шерил встала и, покинув спальню, спустилась по лестнице.
Совершенно сбитая с толку паникой, она даже тот факт, что Сидни еще пребывает в кухне, сочла подтверждением своих подозрений. Ну как же! Врачи ведь тоже, говорят, переживают…
Сидни сидел за буфетной стойкой, а перед ним стояла бутылка коньяка и бокал с такой большой порцией этого напитка, что это повергло Шерил в ужас и в какой-то мере привело в чувство.
Она хорошо помнила, что Сидни пил редко, ибо в свое время особо отметила это как положительное свойство. Лицо Сидни находилось в тени, но в позе Шерил безошибочно угадала отчаяние, что и подтвердилось, стоило ему поднять глаза. Его явно обуревали противоречивые чувства, и это еще раз подтвердило те страхи, которые заставили Шерил покинуть постель и спуститься в кухню.
Едва сознавая, что делает, Шерил подошла, схватила бокал и одним махом осушила его содержимое.
