— Мне не обязательно разговаривать с репортерами, правда? — На лице Пиа появилось озабоченное выражение. Она сдвинула брови. — Я не сильна в такого рода делах. У меня нет даже смутного представления, о чем надо говорить. И потом, я в таком виде… Вы только посмотрите на меня!
— Они сосредоточатся в основном на мне. Если вы будете стоять сзади, они, вероятно, оставят вас в покое. — Он улыбнулся. — Но если не оставят, не волнуйтесь. Вы выглядите прекрасно. Особенно если вспомнить, какой у вас сегодня тяжелый день.
— Мне нужно зеркало. — Нервные нотки проскользнули в ее голосе. — Ну конечно, тушь смазалась и потекла…
— Постойте. — Он повернул ее лицом к себе. Флюоресцентный больничный свет окрашивал ее кожу в желтый цвет. Но это вроде бы не портило ее внешнего вида. Непокорные кудри выглядели так же, как всегда. Он снял белые нитки с летнего свитера и заправил за ухо падавшую на глаза прядь. — Тушь выглядит прекрасно. А помада у вас есть?
— Нет. Ни косметички, ни помады. Я выгляжу ужасно, да?
— Вовсе нет. — Он улыбнулся. — Я просто подумал, что помада отвлечет внимание от повязки на лбу.
— Ужасное зрелище, да?
— Нет. Фактически, — он подошел ближе и обвел пальцем линию, где кончалась повязка, — вы выглядите замечательно для женщины, которой только что наложили швы. — Большинство женщин упало бы в обморок, услыхав, что им предстоит встреча с дюжиной репортеров после такого дня, какой был у нее. Но Пиа обладала внутренней силой и спокойной уверенностью, которые вызывали в нем восхищение. Он мог бы поклясться, что она никогда не бывала героиней драмы. Для этого она слишком кроткая, слишком уравновешенная.
Но спокойствие у нее не такое, как у сверхстильных дам, посещавших приемы во дворце. Дамы разговаривали с ним с единственной целью — засветиться рядом с принцем.
— Сомнительный комплимент. — Ее дыхание ласкало его лицо. А когда она тряхнула головой, до него долетел чистый, фруктовый запах ее шампуня. — Но я все же поверю, что выгляжу прекрасно.
— Хорошо.
— Кроме того, у вас все плечо в крови…
— Будем надеяться, камеры этого не покажут. Кстати, я говорил вам, у меня есть другие рубашки.
Он нагнулся, собираясь лишь чуть коснуться поцелуем волос, чтобы придать ей уверенности. Но когда губы коснулись нежной кожи, а ее кудри скользнули по его лицу, он закрыл глаза, впитывая запретное ощущение.
Он услышал, как она быстро втянула воздух, почувствовал, как ее пальцы задрожали у него на груди. В этот момент его тщательно расписанный, строго спланированный мир разлетелся на куски.
Жажда, настоящая мучительная жажда охватила его.
Когда их губы встретились, легкий вздох вылетел из ее рта. Они погрузились в долгий нежный поцелуй. Наконец Федерико заставил себя оторваться и откинулся назад. Он будто отказывался от тепла, наслаждения и страсти, которая, он знал, овладела ею. И это при том, что каждая клеточка его существа жаждала того, что она предлагала. Но границы не могли быть нарушены.
Даже при том, что поцелуй так и остался на школьном уровне, Федерико понимал — слишком поздно. Первый раз в жизни он поступал импульсивно. Разрешил своему телу и своим желаниям править моментом. Он целовал Пиа, женщину незнатную, которая, выходя из машины, даже не сразу поняла, почему он подает ей руку. Женщину, которая протестовала, когда он нес ее, и которая, как он подозревал, предпочитала брюки юбкам. И женщину, которая разговаривала с его сыновьями так, будто понимала их импульсы. Это значило, что он поддался искушению, которого, как его с детства учили, надо избегать. Пиа — женщина, неприемлемая для мужчины его положения и его чувства долга. Это даже не подлежит обсуждению.
И чем он занят в один из редких моментов своей жизни, когда нет телекамер, нет высокопоставленных визитеров, нет бдительного взгляда отца? Проклятие, он обдумывает именно такую возможность.
Он прервал поцелуй. Нехотя. Не желая отодвигать губы дальше, чем на расстояние шепота. Обеими руками убрал с лица светлые кудри и посмотрел в глаза, полные желания, наверное зеркально отражающие его глаза.
Как бы он ни хотел ее, как бы его тело ни изнывало от желания одарить ее поцелуем, равным шторму или землетрясению, он обязан предвидеть, к чему это приведет.
Он не мог даже признать тот факт, что хотел поцеловать ее, впитывать ее вкус, чувствовать ее тело, прижатое к нему. Нет, он определенно не мог пойти на риск. Нельзя допустить, чтобы пресса увидела в нем нечто другое, а не Принца Совершенство, не одного из ди Талора, жизнь которого отвечает их представлениям о жизни принца Сан-Римини. А в дальней перспективе подобное поведение обидит Пиа, его семью, его страну.
Сейчас он поведет ее к выходу… и снова поцелует. Пусть это будет неправильно.
— Пиа, — звук его голоса будто взорвал тишину пустого коридора, — я…
Он потерял ход мысли, потому что ее пальцы играли верхней пуговицей его рубашки.
— Вы — что? — Она подняла голову. Их взгляды встретились. И связь, какая не возникала у него ни с одним человеческим существом, вспыхнула между ними.
Он закрыл глаза и снова поцеловал ее, уступая ее прикосновению, взгляду. Он прижал ее тело к стене и наслаждался, чувствуя, как твердые груди упираются в его грудь, манящий рот прижат к его губам.
Она открылась ему. Ее язык дразнил. Руки опустились вниз и обхватили его за талию, притягивая крепче. Но во всех ее движениях присутствовала невинность. Что-то в ее поцелуях говорило ему, что для нее это не очередное приключение. Она тоже ощущала уникальную связь, возникшую между ними.
Если бы он не был принцем, если бы это не было общественное место, он бы затянул ее в пустую комнату и прямо там и сейчас занялся бы с ней любовью. Поступок, на который имеет право любой мужчина, кроме принца. Он никогда не ощущал такой связи с Лукрецией. Или такой ошеломляющей физической жажды.
Проклятие.
Он еще раз оторвался от Пиа. На такое нежеланное отступление тело ответило болезненным спазмом.
Прошел всего год после смерти Лукреции. И ничего похожего на интимность не должно возникать у него в голове. Что он за человек? Целует женщину, а его жена совсем недавно умерла и лежит в могиле.
— Простите, Пиа, — удалось ему выговорить. — Это… это неуместно.
— Понимаю. — Она убрала руки с его талии. — Мне не следовало предполагать…
— Нет, это совсем не ваша забота, вы ничего не должны… Если бы я был другим человеком, я бы минуты не колебался… — Эмоции переполняли его. Федерико не помнил, когда последний раз не мог найти правильных слов или испытывал такую неловкость. — Я нахожу вас очаровательной. Но моя жизнь не принадлежит мне. У меня есть обязательства перед моей семьей и перед моей страной. Люди ждут определенного поведения от меня как от принца.
