голову не получается, потому что я опять засыпаю.
Сквозь сон мне мерещатся телефонный звонок, голос Кира, потом какое-то шуршание, но я почти не реагирую, рассудив, что как только за мной приедут, сразу же и разбудят.
Меня и вправду тормошат, но не для того, чтобы поднять.
— Катюша, я ненадолго отъеду, вернусь к одиннадцати. Жди меня в постельке.
— Мугу, — мычу я.
Мне подтыкают одеяло со всех сторон и оставляют в покое.
Окончательное же пробуждение происходит, когда мое ухо улавливает знакомую мелодию. Это надрывается мой мобильник. Я встаю и как сомнабула бреду на звук. Звонит Тоха.
— Катюнь, буду через пятнадцать минут. Собирайся, — весело командует он.
Как? Уже?
Пялюсь на экран. Десять пятнадцать.
— Ты же вроде должен был в двенадцать подъехать, — стараюсь, чтобы мой голос не звучал недовольно.
— Элькин хахаль спозаранку прислал гонца за ее машиной, заодно мы отправили с ним в город Краснова. Так что осталось дом только святой водой окропить, и он чист.
— Да чего тебе торопиться? Позавтракай сначала, — оттягиваю я.
— Я уже выехал. Десять минут. Все жди, а то сейчас опять сеть пропадет.
С тоской разыскиваю свою одежду, переодеваюсь и печально осматриваю ботильоны.
На самом деле, не все с ними так плохо. То есть в люди их, конечно, уже не наденешь, но они целые, вполне можно доехать до дома.
Все время отгоняю мысли о Кире.
Как я могу уехать, когда он еще не вернулся?
Но одергиваю себя.
Так и должно быть. Сказка кончилась. Новогоднее желание исполнилось.
Возвращаемся в обычную жизнь, Катя.
Вот и Антоха сигналит от ворот.
Вот что ему не спалось-то? Или Анька плохо его укатала? Я злюсь совершенно несправедливо и понимаю это, но ничего подлать с собой не могу.
Может, записку Киру оставить? Малодушно скулит женская сущность. Но я беру себя в руки.
Нечего рубить хвост собаке по частям. Умерла так умерла.
Как назло, даже затаенная надежда не справиться с калиткой у ворот не оправдывается. Она бодро захлопывается на замок, стоит мне выйти наружу.
Убираю кривую улыбку и стараюсь радостно махать Тохе в ответ.
Плетусь до машины так медленно, как только могу, но Кир не появляется внезапно на моем пути и не отговаривает меня уезжать.
Немного отрезвляет прилетевший от Антона снежок, который частично засыпался мне за шиворот. Весьма бодрит.
Что ж, прощай берлога Кира.
Все так, как должно быть. Похандрила немного и хватит.
Но все равно, когда коттедж Кирилла скрывается из вида за деревьями, мне становится так тоскливо, будто я теряю шанс на что-то прекрасное.
Доезжаем мы быстро, дом Кирилла на самом деле совсем недалеко от турбазы.
Но вопреки моим ожиданиям быть радостно встреченной друзьями, мы застаем настоящее светопреставление. В доме царит кавардак, все бегают и галдят.
Оказывается, Ленке позвонила свекровь и сообщила, что у ребенка поднялась высокая температура, и теперь Ленок судорожно собирается домой, а такси как на грех все не назначают.
— И ведь всегда так, — заламывает Ленка руки. — Снег трескает, после бассейна шапку стаскивает, и хоть бы хны. А стоит мне уехать куда-нибудь хоть на день, не выходя из дома, какую-то заразу находит! И всегда матерую, которую мы потом недели две лечим, и потом еще месяц осложнения выводим.
— Ага, — поддакивает Терентьев, счастливый отец двойни. — И главное, ведь дети поправляются, а взрослые, которых они заразили, по второму и третьему кругу без перерыва болеют. Прямо вешалка!
В общую комнату заполошно врывается бледная Танюха.
— Лен, назначили уже? Я с тобой! Ужас! Я не знаю, что делать! — мечется она.
— Да, что стряслось-то? — рявкает все еще нервически вздрюченная со вчера Анька, которая пока не может понять, все уже обошлось, или надо опять начинать плакать.
— Да она после того, как Ленке свекровь позвонила, решила тоже узнать, как у ее деточки дела, — объясняет Света, помогая собирать разбросанное по комнате Танюхино барахло. — И ребенок прокололся, что лег на бабушкино вязание, а спица воткнулась, и «очень классно клубок катился за мной пока я к бабушке шел», — цитирует она.
— И ведь не хотели рассказывать, ироды, — верещит Танька. — В голову! Спица!
Терентьев, чьи дети еще и не то откалывали, пытается ее успокоить.
— Значит, там ничего страшного. Ребенок весел, твоя мать медик…
— Моя мать — зубной врач! — рявкает Таня и тут же принимается скулить. — Да где ж это такси!
Мне становится откровенно неудобно по поводу своего соплежуйства. Подумаешь, горячего любовника потеряла! Тут вон дети на грани жизни и смерти!
— Так, — зычно привлекает внимание Тоха. — Раз такое дело, собираемся и выезжаем все.
Изначальный план был остаться на турбазе до вечера, с утра опохмелиться, в обед пожарить шашлыки и после ужина отбыть домой. Но если девчонки уедут, а остановить мать, спешащую к своему ребенку, просто невозможно, то и нам тут уже в усеченной компании будет не так сладко.
Та же Анька, сначала будет реветь и переживать, как Лена и Таня добрались, потом что с детьми, когда выяснится, что все хорошо, она будет выпускать пар.
В общем, все действительно быстро собрались, и ровно в одиннадцать ноль-ноль мы покидаем турбазу.
Кир, наверное, уже вернулся.
Если он сказал в одиннадцать, значит, в одиннадцать.
Отгоняю от себя эту крамольные мысли, под каким-нибудь предлогом попросить Антоху отвезти меня туда.
Все. Было и прошло.
Забыть и жить дальше. Нечего выдумывать: ничего судьбоносного не происходит.
Но самовнушение действует слабо, поэтому, чтобы не киснуть дома одной, прошу Тоху подбросить меня к родителям.
Побыв с ними до вечера и отпраздновав старый новый год классическим оливье, я приезжаю в пустую квартиру, и мне становится так тошно, что хоть волком вой.
Странно.
Вот еще позавчера тошно в одиночестве мне не было, а сейчас прям хреново. Настроение скачет от восторженного, что в моей жизни было такое приключение, до депрессивного, потому что больше такого не случится.
Хорошо, что завтра не на работу.
Я по графику в отпуске на неделю.
Брать отпуск в январе стремно, да и не выгодно, но я оформляла его, когда мы еще с Красновым были вместе и собирались поехать к его родителям. А потом я просто забыла его перенести. И сейчас это очень кстати.
Перед сном звонит Анька,
