напрягаться из-за нашей немаленькой разницы в возрасте.
— Значит, ты до сих пор тусуешься в клубах?
— Нечасто, но бывает.
Задумчиво хмыкаю.
— Что? — Назар кидает на меня насмешливый взгляд. — Считаешь, после тридцати у людей жизнь останавливается и они никуда не выходят? Так хочу тебя удивить, Кать: после тридцати жизнь только начинается.
— Получается, я пока ещё даже не живу?
— Ты пока ещё созреваешь для жизни.
— А ты, старичок, уже созрел и благоухаешь? — смеюсь как дурочка и ничего не могу с собой поделать. Моё настроение на высоте. И оно становится лишь выше, когда вижу, как Назар удивлённо хмурится.
— Как ты меня назвала?
— Ооо, так у тебя уже и со слухом проблемы? Совсем ты плох, Назар.
— Ты сейчас договоришься, Кать, — его голос мрачнеет, но глаза по-прежнему полны веселья.
— И что ты мне сделаешь?
— Ты точно хочешь знать?
— Хочу, но вряд ли узнаю, ведь ты, старичок, ни за что меня не поймаешь!
Эти слова я выкрикиваю сквозь смех, уже находясь в нескольких метрах от Назара. Знаю, я веду себя глупо, как ребёнок подтрунивая над ним и убегая. Но, чёрт, мне так хорошо сейчас, что я не могу остановить своё ребячество. Да оно и не надо, потому что слышу смех Назара за спиной. Слышу его шаги и слова о том, что мне от него не убежать, даже если он будет меня догонять со сломанной ногой и на костылях.
И это правда так.
Ему ничего не стоит всего через несколько секунд настигнуть меня и припечатать грудью к берёзе, выбив из лёгких весь воздух.
— Сейчас я тебе покажу старичка, — низкий шёпот опаляет кожу возле уха, мужские руки рывком сдирают с моих плеч платье сразу вместе с лифчиком, за долю секунды оголяя по пояс.
— Назар! — вскрикиваю от столь резкого поворота событий, чувствуя, как шершавая кора вонзается в грудь, доставляя болезненные ощущения. Но всего на короткое мгновенье. Потом они сменяются прошибающим насквозь возбуждением.
С гортанным рыком Назар сминает мои округлости ладонями. Крепко, нахраписто. Сжимая затвердевшие соски между пальцами. Толкается напряжённым пахом в ягодицы и вонзается в мою шею зубами, наверняка оставляя красные пятна, но мне начихать. Крыша едет. Напрочь. Опять. От первых же прикосновений. Но я хочу больше. Хочу вся быть разукрашена Назаром. С головы до пят. И он снова без труда считывает мои желания. Целует жадно, покрывая шею влажными следами. Поворачиваю голову, и он скользит губами выше к губам, ловит их, наполняя языком и принимая в себя мои блаженные стоны.
— Блять, Катя… От тебя рехнуться можно, — глухо шепчет Назар сквозь поцелуй и прикусывает мою нижнюю губу.
От тебя тоже! Тоже, Назар! Я с первого взгляда рехнулась. И, по ходу, мне уже не прийти в себя.
Мне очень хочется прокричать ему эти признания, но вместо слов из горла рвутся только стоны и охи.
Самый громкий из всех вылетает, когда Назар касается пальцами моей промежности и удовлетворённо шепчет мне в губы о том, какая я горячая и влажная. Отзывчивая и голодная. Я сама чувствую это. Чувствую, как дрожу и теку ему на пальцы. Трусы все насквозь мокрые. Кошмар какой-то. Не верю, что это со мной подобное происходит. И уже и представить не могу, что до вчерашней ночи я и знать не знала о таких мощных по спектру ощущениях.
Я не успеваю хоть немного осмыслить происходящее, в то время как Назар успевает ловко справиться с ширинкой, надеть презерватив и, сдвинув в сторону мои трусики, скользнуть внутрь, одним толчком врываясь в меня до упора.
Он проникает резко, без сладкой прелюдии и медленного погружения. Так, словно терпеть дольше не мог. Так, словно в данную минуту нет ничего важнее, чем быть во мне. Назар и дальше не медлит, а резво начинает наращивать темп, и я кричу от пробивающего все клетки тела наслаждения, раздирая горло и пугая всех птиц в округе. Надеюсь, что только птиц. Иначе я со стыда сгорю, если кто-то увидит, как я трахаюсь у берёзы. Как развратно я, должно быть, сейчас выгляжу. Как платье мятой тряпкой болтается в районе талии. Как я стону и прогибаюсь, как прошу Назара не останавливаться, пока он вколачивается в меня быстро и мощно. До влажных шлепков и ярких искр перед взором.
— Ну так что, Катюш, готова повторить, как ты меня назвала? — намотав мои волосы на кулак, Назар поворачивает моё лицо к себе. — Глаза открой. На меня смотри и отвечай. Готова?
Низкий хриплый приказ вибрирует на губах, поглощая меня, и я незамедлительно встречаюсь с Назаром взглядом. Едва вижу его лицо. От кайфа в глазах всё плывёт, мутной поволокой затягивается.
— Не слышу ответа, Кать… Не слышу, — практически рычит он, замедляя движения своих бёдер до мучительно плавных, спокойных, вынуждающих меня скулить и просить о большем.
Господи! Да этот «старичок» Бог секса! Мне не с чем сравнить, но я уверена, что лучше, сильнее и сексуальнее его мужчин в мире нет. И, видимо, мои жалобные мольбы и исступлённые стоны ясно дают Назару понять, что я в самом деле не считаю его старым и немощным. Усмехнувшись, он с какой-то одержимостью вжимается лицом мне в щёку и снова ускоряет темп проникновений, стремительно подводя меня к взрыву.
— Да! Да! Да! Боооже! — в беспамятстве кричу я в момент, когда меня сносит оглушительная волна оргазма.
Хватаюсь со всех сил за несчастную берёзу, как за единственную опору, способную помочь мне устоять на ногах, и сотрясаюсь в безумно сладостных судорогах. Они волнами, одна за другой, окатывают тело от корней волос до кончиков пальцев, пока Назар продолжает в меня врываться, удерживая за волосы и прижавшись губами к моей щеке. Правда, сегодня он не повторяет вчерашний сюжет бесконечного секса, а буквально через несколько толчков улетает вслед за мной.
Назар замирает и хрипло стонет. Чувствую, как он во мне пульсирует и набухает ещё больше, запуская своё удовольствие по всему моему кровотоку.
Когда мы прекращаем дрожать, мир замирает, все звуки приглушаются. Остаёмся только мы двое и наши учащённые дыхания. И я не хочу это менять. Назар, похоже, тоже. Он не спешит отстраняться и позволить мне привести себя в порядок. Проводит пальцами по моей влажной шее, касается подбородка и надавливает на нижнюю губу, заглядывая в глаза.
— Я не отпущу тебя никуда, Кать, — своим твёрдым, непоколебимым голосом, точно ножом, Назар вырезает эти слова на моём сердце.
И я до безумия желаю, чтобы это было возможно — забыть
