– Вот здесь наши пути разойдутся, – произнес Глен. – Я оставлю вас у ворот виллы, Дженни, дорогая, и если буду держаться подальше от вас, вы это поймете. Это не значит, что я не благодарен вам за проявленную ко мне доброту, но теперь нам лучше расстаться!
Они подошли к воротам виллы. Он протянул руку.
– Но мы не можем так просто расстаться, – выпалила Дженни. – С вами хочет познакомиться папа. – Было бы куда разумнее держать язык за зубами!
– Ваш отец? – поразился Глен.
– Я рассказала ему, что вы пишете историю Зелена, и о вашем интересе к собору. Он просил меня пригласить вас завтра на ленч.
У Глена перехватило дыхание.
– Да это же превосходно! Как мне вас отблагодарить? – Охваченный радостью, он, похоже, совершенно забыл о своем решении больше не встречаться с ней.
– Не надо благодарить меня, – тихо ответила Дженни. – Встреча с вами доставит удовольствие папе. Сейчас он нездоров и вынужден несколько дней лежать в постели. Ему очень скучно. Такой собеседник, как вы, его очень обрадует.
– Но это же замечательно! Я поражен… какая честь…
– Тогда мы ждем вас завтра. Примерно в полдень вас устроит?
– Я обязательно приду! – Он положил руку ей на плечо. – И все это благодаря вам, Дженни. Ступив на Зелен, я не мог даже надеяться на что-либо подобное.
Она почувствовала, что отошла для него на второй план. Теперь она была для него всего лишь дочерью знаменитого художника, неуловимого Эдриэна Роумейна.
На следующий день Эдриэну Роумейну настолько полегчало, что доктор разрешил ему несколько часов посидеть в шезлонге на балконе.
Утром Дженни заглянула к нему, и он попросил ее остаться и прочесть ему «Таймс». Когда она наконец отложила газету, отец спросил, не собирается ли она на пляж.
Дженни ответила, что сегодня утром решила остаться дома, чтобы подготовиться к визиту мистера Харни.
– Ах да! Твой странствующий историк!
Дженни уже сказала отцу, что Глен принял приглашение на ленч.
– Похоже, ему не терпится посмотреть твою картину! Но может быть, тебе хочется самому показать ее? Я могу предложить ему прийти тогда, когда ты будешь в состоянии пройти в мастерскую!
– Нет, нет! – возразил Эдриэн. – Я бы хотел, чтобы он посмотрел картину прежде, чем ты приведешь его сюда. Тогда мы сможем поговорить о ней.
Эта картина была самым крупным из его полотен, амбициозная и неординарная сложная композиция.
– Такой изысканный маленький собор, – продолжал Эдриэн. – Если он интересуется историей Зелена, то найдет для себя много нового. Этот собор – сердце острова, его камни хранят веру и надежду почти пять столетий!
– Синьор Роумейн, вам пора отдохнуть и подкрепиться! – заявила сестра Тереза, входя в комнату с чашкой бульона.
Эдриэн помахал Дженни на прощание рукой, а она, уже в дверях, послала ему воздушный поцелуй.
– После ленча я вернусь сюда с мистером Харни!
– Только после того, как синьор отдохнет! – заявила сестра Тереза. – И учтите: гость не должен слишком задерживаться!
В коридоре Дженни остановилась, взволнованная предстоящей встречей. Глен Харни. С самого утра, пробудившись, она ждала его прихода. Войдя в свою комнату, она, ненадолго задержавшись перед зеркалом, сделала несколько ритуальных движений: убрала волосы со лба, коснулась губ неяркой помадой. Как она сегодня встретится с Гленом Харни? Как они поздороваются друг с другом? Неужели только вчера вечером он держал ее в своих объятиях, а потом сказал, что она не должна его любить?
Выглянув в открытое окно, Дженни увидела, как он вошел в ворота виллы. Едва касаясь ступенек ногами, она устремилась в холл, а оттуда на террасу, где в тени виноградных лоз, смягчающих жару полуденного солнца, стоял он, высокий, неулыбчивый. Они молча посмотрели друг на друга. Обычные слова приветствия казались им неподходящими.
– Значит, вы пришли, – произнесла наконец Дженни.
– Да, пришел! – улыбнулся Глен Харни.
Они не подошли друг к другу, не обменялись рукопожатием. Казалось, оба не находили слов.
– Как ваш отец? Надеюсь, сегодня ему лучше? – начал Глен.
– Намного лучше. Ему не терпится увидеться с вами после того, как вы посетите мастерскую и посмотрите его картину с изображением собора.
– Ах да, собор, – сказал появившийся Жан Дюпре. – Необыкновенно сложная вещь…
Дженни представила их, и Глен Харни тепло пожал Жану руку.
– Я восхищаюсь вашими работами, месье Дюпре, – к немалому удивлению Дженни, заявил он.
Трудные для понимания, эксцентричные скульптуры Жана Дюпре предназначены для узкого круга ценителей. Он мало известен за пределами Франции. Должно быть, Харни неплохо информирован, если слышал о Жане Дюпре. Похоже, он не только историк, но и знаток современной скульптуры.
– Присаживайтесь, а я принесу что-нибудь выпить.
Дженни оставила мужчин беседовать, а сама ушла в гостиную.
Там она поставила бутылки и бокалы на тележку для коктейлей, внутренне благословляя Жана за его своевременное появление.
Выкатив тележку на террасу, она с облегчением увидела, что Клэр и Жак возвращаются с пляжа. Опять последовали представления. Разлили напитки, и разговор возобновился.
Наконец Жан сообщил, что уедет на завтрашнем пароходе.
– У вас в доме больной, и лишняя обуза вам ни к чему.
– Но с кем же отец будет беседовать о живописи? – запротестовала Клэр.
– Месье Харни, несомненно, время от времени будет навещать его, – заметил Жан. – Насколько я понимаю, он разбирается в искусстве не хуже меня.
Ленч подали в прохладную, тенистую столовую. Простую, но отлично приготовленную еду подавала Янна, местная девушка, помогавшая Мари на кухне. Сестра Тереза сидела за столом вместе со всеми, но участия в беседе почти не принимала. Дженни тоже помалкивала, слушая Жака, развивавшего свою любимую тему – ценность кино как формы искусства. Глен снова, похоже, проявил интерес и недюжинную осведомленность в области кинематографии. Или он действительно специалист в этой области, или невероятно искусный собеседник?
Светский человек, умный и блестяще образованный. Как она могла надеяться привлечь его внимание… или вызвать более глубокое чувство? Теперь слова, которые были произнесены вчера лунной ночью, казались совершенно невозможными. И все же… и все же! Наблюдая за его беседой с Жаком, глядя на его сильное, чувственное лицо, она переживала неугасающую боль в сердце.
После кофе Дженни отвела Глена в мастерскую. И снова, когда они остались одни, между ними воцарилось неловкое молчание. За столом он достаточно живо болтал с Жаном и Жаком, время от времени вовлекал в разговор Клэр, проявляя к ней должную почтительность гостя по отношению к хозяйке. Но с Дженни не обмолвился даже словом и ни разу не взглянул на нее.
