— Вовсе это не предлог, а истинная правда, — ! невозмутимо ответила Барбара. — Новое платье абсолютно необходимо для этого бала.
В этот момент Хилма увидела, что мать нервно кусает губы.
— У меня будет новое платье, Барбара. Все в порядке. Мама, ты помнишь шелк, который мне подарила тетя Гертруда? По-моему, он прекрасно подойдет.
— О да, дорогая, как я могла забыть? Конечно, — с облегчением вздохнула мать и часто заморгала, едва сдержав уже навернувшиеся слезы.
«Бедная мама, — подумала Хилма, — бедная, бедная мама! Она решила, что все погибнет из-за того, что у нас нет денег на новое вечернее платье. И нам придется еще раз пережить унижение. Да, я знаю, почему выхожу замуж за Роджера! Да, за деньги, а что еще мне остается делать?»
Тема участия Хилмы и Роджера в бале-маскараде была обсуждена, к общему удовольствию всех, без всяких возражений, и вечер спокойно и приятно продолжался.
Когда гости ушли, а миссис Арнолл закончила перечисление всех, на ее взгляд, многочисленных недостатков, которых можно было избежать, Хилма сказала:
— Какое счастье, что тетя Гертруда подарила мне этот отрез шелка.
— Да, дорогая. Я пережила ужасный момент, пока ты о нем не вспомнила, — просто ответила мать.
Хилма ободряюще улыбнулась ей.
— Лучше и не придумаешь. Если ты помнишь, он ведь небесно-голубого цвета, с редкими золотыми цветочками.
Все последующие дни миссис Арнолл пребывала в приподнятом расположении духа, а уж когда платье стало принимать форму — был выбран фасон и отделка, — радовалась, как ребенок. Она знала, что Хилма будет одной из самых очаровательных девушек Лондона (кому же это еще знать, как не матери!).
С помощью довольно скромной и недорогой, но, как сказала миссис Арнолл, «весьма сообразительной» портнихи Хилма придумала фасон довольно простой, но очень элегантный по стилю. В нем была линия.
— Именно линия все решает. Поверь мне, Хилма, именно линия всегда превращала мои платья в «модели», в то время, когда я могла себе это позволить.
Так что над «линией» поработали весьма тщательно, и в результате платье облегало Хилму, как сказочный бутон, к вящему удовольствию матери.
Даже отец заметил:
— Очень красивое платье, дорогая. Кажется, оно новое?
Хилма, улыбаясь, стояла перед ним. Она ждала Роджера. Он должен был заехать за ней.
Когда Хилма надела свою золотую полумаску, та сразу придала какую-то таинственность ее облику. «И дело не только в том, что она по-другому причесалась», — глядя на дочь, горестно размышлял мистер Арнолл. Бывали моменты, когда он остро ощущал, что не знает свою дочь. Сейчас был как раз один из таких моментов.
Это впечатление растревожило его. Он относился к тем отцам, которые хотят, чтобы их дети всегда «оставались детьми». Он по-прежнему продолжал видеть в Хилме маленькую девочку, которую он водил в Кенсингтонские сады или в мемориал Альберта.
Но золотая маска с этим представлением явно не сочеталась. И не потому, что Хилма выглядела такой же экстравагантной и современной, как, например, ее двоюродная сестра Барбара. «Совсем нет», — думал мистер Арнолл, который когда-то довольно тонко разбирался во всех этих вещах. Просто весь этот блеск предполагает некоторую холодность, а Хилма буквально светилась. Она светилась теплым золотым светом, усиливавшим легкий ореол таинственности, окружавший ее. Мистер Арнолл любовался дочерью, но глубокое чувство грусти не покидало его…
Невольно он подумал о предстоящем замужестве Хилмы. Какое счастье, что она выходит замуж за приятного, уравновешенного и полностью лишенного всяческих фантазий Роджера Долана. Уж в нем-то нет ничего таинственного, как и в его солидном доходе и в большом шикарном доме в Патси Хэс. Это гораздо важнее для жизни.
Несколькими минутами спустя приехал Роджер.
Он все еще был не очень доволен тем, что придется надевать какую-то маску, хотя сразу сказал Хилме, что она очень красива.
— Это только женщины любят переодеваться и дурачиться, — как бы оправдывался он. — Я, конечно, захватил с собой маску, но должен сказать тебе, что все это представляется мне совершенно нелепым. Мне не нравится устраивать из себя зрелище.
Хилма с легким раздражением подумала: как он собирается устраивать из себя зрелище, если будет одним из сотни таких же. Но ведь это, наверное, не вина Роджера, что он был неспособен заразиться духом карнавала, безумного веселья, поэтому тем более надо быть благодарной ему, что он пошел навстречу ее желанию…
— Ты прекрасно выглядишь, Роджер, — ласково сказала она. — Такой большой, мужественный и очень симпатичный. Маска особой роли не играет, но, знаешь, ведь там все будут в масках. Так что в данном случае именно человек без маски будет больше привлекать к себе внимания. Ну и потом, это против правил вечера.
Роджер даже в мыслях не мог допустить, что он хоть чем-то будет отличаться от остальных. Если странно быть без маски, то, конечно, он наденет ее.
Они покрепче прикрепили маски, чтобы приехать анонимными, и пошли садиться в машину. Роджер страшно волновался, чтобы его шофер при виде их не подумал, что они сошли с ума.
Шоферу, естественно, ничего подобного и в голову не пришло. А если учесть, что до этого он работал у старой актрисы, которая последние десять лет провела в тщетных попытках вернуть молодость и придумывала самые невероятные развлечения, то для того, чтобы возбудить в нем даже слабое любопытство, потребовалось бы нечто большее, чем пара полумасок.
— Ах, Роджер, там должно быть очень весело! — Хилма с улыбкой повернулась к нему.
И Роджер увидел, как необыкновенно и таинственно сверкают ее глаза сквозь прорези золотой маски.
— Я рад, дорогая, что ты так считаешь, — все, что он ответил.
Он был рад доставить ей удовольствие, и Хилма видела это. Ей только хотелось, чтобы на его месте был кто-то другой, кто способен разделить с ней это веселое, даже пусть немножко сумасшедшее настроение. Но это было не в характере Роджера, и глупо было ждать от него подобного…
Дом, в котором проводился бал, был великолепен, а сад вокруг него делал его совсем не похожим на лондонский. Все было настолько роскошно, что даже Роджер вынужден был это признать. Окна большого бального зала доходили до пола и были открыты настежь в теплые сумерки осеннего вечера. Звуки музыки, легкий говор, смех — все сливалось в единую, ласкающую душу гармонию. Было что-то пьянящее и слегка опасное в ощущении, что твоя личность никому неизвестна, скрыта всего лишь маской. Возможно, Роджер и не получал большого удовольствия, видя, как все весело дурачатся, но смирился и даже признал, что находит вечер вполне приятным.
