знать, может быть, это твое тайное хобби, приводить бездомных девушек к себе.
– Угу, – хмыкнул Фима. И ни с того, ни с сего, чуть сдвинув подол моего платья с коленки, прижался к ней губами.
– Фим, – не улыбаясь, прошептала я, глядя на его макушку. Подняла руку, неуверенно провела ею по затылку Фимки. Парень, не переставая целовать меня, взглянул в мои глаза вопросительно, – А я тебя люблю.
И все просто. Никаких витиеватых признаний, клятв в любви до гроба. Мой Фимка просто выпрямился, серьезно посмотрел на меня. Обхватил ладонями лицо. Нежно так, но твердо.
– И я тебя, Фимка, – хмуро произнес он.
Все четко и просто, без заморочек. Но в это самое мгновение я знала твердо, он мой. Этот парень, мужчина, он для меня. И всегда так будет. Знала, с ним мне придется трудно, и ругаться будем, и скандалить. Вернее, скандалить буду я, а Фима упрямо молчать. Но он ведь любит меня, а я его. Это главное.
Сама потянулась к его губам, сама поцеловала. И уже в следующее мгновение я лежала, придавленная мужским телом к постели. И было уютно, приятно, комфортно, и немного щекотно. Фимка навис сверху, удерживая вес своего тела на руках. А я совсем обнаглела и, немного поведя бедрами, раздвинула ноги, позволяя парню разместиться ближе.
– Фимка, солнышко, – пробормотал парень хрипло.
Его рука скользнула вдоль моего бедра к колену, и вновь поднялась вверх, уже поднимая платье.
– Фим, – хрипло пробормотал любимый мне на ушко, – пока я еще связно мыслю, можно признаюсь кое в чем?
– Давай, – выдохнула я, выгибаясь.
Губы Фимки скользнули по моему плечу к груди и как-то мыслить связно не выходило.
– Помнишь того твоего, как его, Эдика? – проворчал Фима, одной рукой он принялся расстегивать три пуговки на декольте платья. Интересно, ему сказать или сам догадается, что платье и с застегнутыми пуговицами отлично снимается через голову?
– Помню, – ответила я, – Ухаживал за мной, в кино приглашал, а потом исчез.
– Угу, исчез, – усмехнулся Фима. Рассмеялась. Вот ведь ревнивый какой.
– Ты его припугнул? – прищурилась я.
– Ой, да там пугать-то было нечего, – хмыкнул Фимка, – Я всего пару слов и сказал.
– А ты не боишься, что появится кто-нибудь, кого ты не сможешь подвинуть или припугнуть? – решила поиздеваться над парнем я.
Секунду Фима молчал, даже не двигался. Потом нахмурился.
– Здесь мне следует сказать какую-то хрень на тему: кто любит, тот отпустит? – хмуро проговорил Ефим. Я молчала, ожидая услышать продолжение фразы, – Нет, Фим, двигаться и бояться – не моё.
Значит, попала я, – подумалось мне, но вслух не сказала ничего, меня ведь устраивает все.
Только улыбнулась, а любимый уже целовал мою шею, переходя к плечу. Было хорошо, тепло, уютно, безопасно, а, главное, волнительно. Платье улетело в сторону окна, полотенце, прикрывавшее бедра Фимки – туда же. Я была очень рада, что в комнате царил полумрак, не так заметно мое смущение. Но, признаться, было до жути любопытно. То есть, о наличии отличий между мальчиками и девочками я знала, но вот не приходилось так наглядно все изучать. Тем временем Фимка, словно и, не подозревая о моих сумбурных мыслях, перевернулся на спину, привлекая меня за собой. Я оказалась сидящей поверх любимого. Обнаженными бедрами четко чувствовала возбужденную плоть, за размер говорить не берусь, ибо сравнить мне, собственно, не с чем. Оперлась руками в подушку по обе стороны от головы Фимы.
– Фим, мне следует сказать, что я ранее не увлекалась подобным занятием? – прошептала я неуверенно. Любимый замер, почувствовала, как каждый мускул на его теле напрягся.
– Хочешь свечи, вино и романтический ужин? – хрипло прошептал Фимка мне на ушко, скользя губами.
– Хочу своего парня, кровать и знать, что именно делать, чтобы не налажать, – смущенно выдавила я.
Почувствовала, как тело подо мной затряслось. Поняла, что от смеха.
– Думаешь, твоя карма и на постель перекинется? – с сомнением предположил любимый.
– Боже упаси! – вздохнула я.
Фимка, обхватив меня, прижал к себе и одним движением перевернулся, теперь уже я лежала под ним.
Парень отвел волосы с моего лица ладонями, удерживаясь на локтях.
– Признайся, меня ждала? – хмыкнул Фимка. Захотелось сказать что-то вроде «Угу, держи карман шире!». Но передумала. А все его глаза – серые, изучающие, и такие любимые.
– А кого же? – честно ответила я, – Нет, но если ты «против», то я могу и Эдика попросить. Или еще кого-нибудь…
– Через мой труп! – рявкнул Фимка, и принялся целовать меня, чего, в принципе, я и добивалась. О смущении пришлось забыть. Куда уже теперь деваться, если совершенно обнаженный парень, к тому же самый замечательный и любимый на всем белом свете, прижимает к постели, страстно целует так, что все тело, включая и мозг, тает и плавится, словно воск?
Фима спустился ниже. Кружевное белье, которое Ленка буквально заставила меня купить не так давно, мешало. Любимый словно почувствовал это, тихо прорычав короткое «Сними!», спустился губами к животу. Пришлось слушаться командира. Приподнявшись, расстегнула застежку на спине. Дальше Фимка не позволил мне ничего делать. Сам стащил лифчик, и заставил меня стонать от удовольствия. Поняла, что всем телом буквально трусь о любимого, сама не понимая, чего хочу от него. Но чего-то хочу однозначно. Еще и постанываю от удовольствия. Стало немножечко стыдно, попыталась свою радость так бурно не проявлять. Закусила губу, практически до крови. Отчего получила злобно шипение и приглушенный мат, кажется. Потом поцелуй, и все началось вновь.
Реальность воспринималась мною урывками, кусками. Фимка стащил мои трусики и швырнул их куда-то, главное, чтобы совсем не выбросил, нравились они мне. Потом о трусиках думать перестала. Вообще перестала думать. А все из-за моего любимого, иногда непонятного, странного, но такого замечательного парня. Он не выпускал меня из рук, лаская, гладя, прикусывая, и делая еще что-то, чего я описать не могла.
– Фим, – раздался хриплый до неузнаваемости шепот любимого, – Черт, малыш! Я собирался все иначе сделать. И резинки в пиджаке. Но, мать их так, не дойду.
В следующее мгновение почувствовала, как твердая плоть осторожно проникает в меня. Наслаждение и возбуждение улеглось, заполняя меня болью до краев. Все было не как в романах, легко и безболезненно. Фимка проникал в меня, а я чудом заставила себя не сжимать бедра и не отстраниться от любимого. Он вжал меня в постель, не позволяя пошевелиться, губы впились в мой рот. Ефим замер, словно статуя, навис надо мной.
Боль начала стихать. Испытанное уже наслаждение не вернулось, но стало не так больно. Фима немного отстранился, прижался лбом к моему лбу.
