— Ну и отлично. — Элизабет обняла сестру. Стало быть, она оказалась не права в отличие от Филиппа, который знал, что является наилучшим для ее сестры. Теперь она была готова согласиться с этим. Все, что давало сейчас ее сестре хоть чуточку душевного покоя, Элизабет с радостью принимала. А Джулия, с ее спокойной, покладистой натурой, была бы вполне на месте в доме де Сернэ, это становилось совершенно ясным. Столь же ясным, как и то, что сама она никак не впишется в эту семью, по крайней мере, пока здесь находится Филипп.
Она возвращалась к бассейну, когда увидела идущую в обратном направлении Катрин с тремя девочками, мокрые кудряшки которых блестели на солнце. Они ненадолго остановились, чтобы поговорить, и Катрин оказалась такой же приятной и сердечной, как ее свекровь. После этого Элизабет продолжила свой путь к бассейну, где обнаружила Джулию, спящую в тени огромного дерева, и Филиппа, который, как назло, именно в эту минуту выходил из воды.
Он сделал это нарочно, подумала она с раздражением. Ждал, когда она вернется, чтобы продемонстрировать свое великолепное тело во всей красе — с блестящими капельками воды на темной коже и мокрыми плавками, ничего не оставлявшими для воображения. Трюк того же сорта, что использовал Джон, хотя тогда она не отдавала себе в этом отчета. Тогда, но не теперь!
— Перестаньте хмуриться.
— Что? — Ее рот округлился от удивления и оставался в таком положении, пока она не догадалась его захлопнуть.
— Опять это свирепое выражение, которое появляется на вашем лице, едва я оказываюсь поблизости, — сказал он весело и, пройдя мимо и растянувшись затем на шезлонге, подставил тело солнечным лучам. — Оно совсем не способствует общению.
— Общению? — Взглянув на ленивую позу Филиппа, она сердито поджала губы.
— Общению. — Он приподнялся на локте, чтобы посмотреть на ее реакцию. Его брови были насмешливо вскинуты. — Вам нет нужды отодвигаться. Я не укушу вас.
Почему он до сих пор здесь? Ведь говорил же, что имеет собственный дом. То, что он остался на ночь, можно объяснить долгим путешествием от самого Ла-Манша, проделанным накануне, но ведь теперь почти полдень. Элизабет усмехнулась пристрастности своих мыслей, явно грешивших против логики. А он, казалось, обладал способностью извлекать пользу из всех обстоятельств и вопреки чужой воле.
— Я прежде не знал ни одной женщины, которая могла бы придавать своему лицу такое количество неприятных выражений, — вновь проговорил он, совершенно выводя ее из себя. — И такому красивому лицу к тому же. Вы действительно не цените то, что вам дано от Бога.
Элизабет не дрогнув встретила взгляд карих глаз, хотя ее щеки заливал румянец.
— А вы, конечно, очень цените все, что Бог дал вам, — констатировала она язвительно. — И, без сомнения, используете это с максимальной для себя выгодой.
— Как это понимать? — протянул он лениво. — Может быть, я тупой, поэтому мне непонятно, в чем же меня обвиняют. Вам, англичанам, свойственно превращать самое простое заявление в обвинительный акт.
— Я… — Она глядела на него беспомощно, вдруг осознав, какую яму себе выкопала. Если сказать ему, что он дразнит ее всем своим видом, то он поймет это как явный и весьма определенный интерес к его особе, но именно этого она больше всего и не желала. Но как еще могла она объяснить свое странное заявление?
— Да? — Было ясно, что он прямо-таки наслаждается ее замешательством, и она уже собиралась отбросить все предосторожности, когда женский голос, донесшийся издалека, окликнул Филиппа. Ей почудилось, что он тяжело вздохнул, но в следующее мгновение поднялся и быстро пошел в сторону прохода, где появилась высокая стройная рыжеволосая женщина в сопровождении Луизы и еще одной незнакомки старшего возраста.
— Похоже, у Филиппа гости, — пробормотала вполголоса Элизабет.
Обладательница рыжих волос обвилась вокруг Филиппа, обхватив тонкими загорелыми руками его шею, и подставила лицо для поцелуя, который последовал прямо в губы.
Когда вся компания подошла, сестры встали со своих шезлонгов, и Элизабет сумела вполне оценить красоту незнакомки. Луиза представила друг другу собравшихся у бассейна.
— Джулия, Элизабет, я хотела бы познакомить вас с моим хорошим другом, Фанни Лаваль, и ее дочерью Мирей. Фанни, Мирей, — это моя новая невестка и ее сестра Элизабет.
— Здравствуйте. — Как только обе сестры произнесли слова приветствия, Фанни выступила вперед, чтобы обнять их в традиционной французской манере, привлекая к себе и целуя в обе щеки.
— Как хорошо, что вы приехали. — Возможно, это была игра воображения, но Элизабет почувствовала, что реплика была всецело адресована Джулии и что темные глаза Фанни на мгновение сделались жесткими, когда она повернула голову в ее, Элизабет, сторону. Мирей одарила ее еще более неприветливым взглядом, и в этот раз Элизабет уже знала точно, что ее присутствие в доме у де Сернэ явно не приветствовалось.
— Фанни и Мирей остаются на ленч, — сказала Луиза, когда все шестеро подошли к столу и стульям, которые стояли под огромным полосатым зонтом. — Я скажу, чтобы горничные поскорее принесли напитки.
— Разве ты сейчас не работаешь, Мирей? — невозмутимо спросил Филипп, бросив взгляд на рыжеволосую, которая уверенно расположилась на стуле рядом с ним.
— Я только что вернулась из Штатов. — В голосе Мирей звучала масса оттенков. Он был чувственным, сочным и шелковисто-гладким, с той разновидностью сексуального французского акцента, который вызывает лютую ненависть большинства других женщин. — Я совершенно выдохлась, милый. Мне так нужна нежность, любовь и забота. — Она жадно пожирала глазами Филиппа.
— Мирей работает для собственного удовольствия манекенщицей, — весьма к месту вставила Луиза. — Ей нравится менять красивые наряды и показывать их публике.
— Как интересно! — улыбнулась Элизабет, но не увидела дружелюбного отклика на красивом лице Мирей. — Вам часто приходится путешествовать?
— Слишком часто, — мрачно ответила Мирей, отводя взгляд от Элизабет и выразительно поглядев на Филиппа. — Мне нужно чаще бывать дома. — Не было сомнения в том, куда она клонит, и Элизабет уже с трудом сдерживала на лице улыбку.
Болтовня о пустяках! На мгновение она встретилась глазами с Джулией и прочла в них насмешку и неприязнь, вызванные неприкрытой претензией Мирей на внимание Филиппа. Это не удивило Элизабет. Женщина была как раз из числа тех чувственных, бесцеремонных, красивых самок, от которых Филипп, должно быть, в восторге.
Тот факт, что отношения этой пары беспокоят ее, был осознан секунду спустя, и почти сразу же Элизабет его отвергла. Какая ерунда! То, с кем он связан, — не ее дело. Не ее! Он мог бы переспать хоть с половиной женщин страны и, вероятно, сделал это, если верить намекам Патрика.
