«Боже мой, — в отчаянии думала Дженнифер. — Да проблема-то куда серьезнее, чем казалось!»
— Мне дела нет до того, кому достанутся эти деньги, но только я к ним и пальцем не притронусь!
— Вероятно, у тебя еще будет возможность передумать, ежели Бэллами даст тебе отставку, — цинично усмехнулся Дон.
— Я вполне способна сама себя содержать, даже если и не выйду замуж за Эдварда! — возмутилась Дженнифер. — Не нужны мне ваши деньги, слышишь!
— Тогда тебе придется связаться с поверенными семьи Брустер и дать им соответствующие распоряжения. А пока, — осторожно добавил Дон, — есть одна драгоценность, которую, я от души надеюсь, ты принять согласишься. — И добавил, видя, что вот-вот услышит отказ: — Когда Мэтью умирал…
— Ты был с ним?
— Нас с Лайонелом срочно вызвали. Хотя мы долго были в ссоре, похоже, перед смертью отец надумал помириться. Но, к сожалению, к тому времени, когда мы приехали, больного разбил паралич, и бедняга не мог ни писать, ни говорить внятно. Тем не менее он сумел-таки дать нам понять, что хотел бы отдать браслет именно тебе. Так что, если отец и впрямь хоть что-то для тебя значил… — Дон многозначительно умолк на полуслове.
— А кому принадлежал браслет?
— Ну, я покопался в фамильных архивах и выяснил, что эта штука передается у нас в семье из поколения в поколение аж с семнадцатого века. Ты, кажется, помогала отцу писать семейную хронику. Помнишь, был такой Кристофер Брустер, известный предприниматель, один из отцов-пилигримов, приплывших в Америку на легендарном «Мэйфлауэре»? Так вот, этот браслет он подарил жене на свадьбу.
— Но я не могу принять подарок настолько ценный… Это же семейная реликвия!
— Возможно, именно поэтому отец захотел передать ее тебе: в память о той работе, что вы с ним вместе проделали. Ведь близких родственниц у него не было. Ты, наверное, знаешь, что моя мать умерла более двадцати лет назад, а матушка Лайонела сбежала с любовником. — Дон невесело усмехнулся. — Почему-то в нашей семье женщины надолго не задерживаются.
Дженнифер набрала в грудь побольше воздуху.
— Хоть я ему и не родственница, но, если Мэтью Брустер решил отдать браслет именно мне, я сочту за честь принять подарок.
— Тогда собирайся и едем. — Смуглое лицо Дона напоминало непроницаемую маску.
— Едем? Куда? — вздрогнула Дженнифер.
— В Торнтон.
— Никуда я с тобой не поеду.
Она пришла в ужас при одной мысли о том, что снова окажется в усадьбе, где была так счастлива — прежде, чем мир разлетелся на тысячу осколков.
— Помимо браслета, там есть еще вещи, с которыми тебе нужно разобраться. Ты же сбежала, все бросив, даже свою одежду.
— Послушай, я возьму браслет в память о твоем отце, — сдавленным голосом проговорила Дженнифер. — И ничего больше мне не нужно. Совсем ничего, понятно!
— Ты уверена? — Лицо Дона посуровело. — Я могу подарить тебе…
— Я же сказала, мне ничего от тебя не надо! — с отчаянием вскричала она.
— Даже свободы?
— То есть ты согласен аннулировать брак? — задохнулась от изумления Дженнифер.
Дон бросил на нее косой взгляд из-под длинных, темных ресниц.
— Не исключаю такой возможности. Но при одном условии…
— При каком еще условии?
— Ты поедешь со мной в Торнтон.
Ну и с какой стати Дон вознамерился непременно увезти ее в фамильную усадьбу? Дженнифер неуютно поежилась. Что за этим кроется? А может, ничего страшного? Просто самоутверждается, демонстрирует свою власть над несчастной жертвой?
Ну что ж, какие бы причины за этим ни стояли, никуда она не поедет, ни за что не позволит себя шантажировать! Пошлет негодяя куда подальше!
Да, но хотя помешать ей аннулировать брак всесильный Брустер не сможет, зато ему по силам затянуть процесс, обеспечить ей массу неприятностей как крупных, так и мелких…
— Выбор за тобой, — обронил Дон, наблюдая за борьбой противоречивых эмоций на лице Дженнифер.
— А кто там сейчас живет? — Не зная, на что решиться, она оттягивала время.
— Только экономка. После смерти отца всю остальную прислугу я распустил. Да, до моего отъезда в Штаты надо бы все личные вещи оттуда забрать, — небрежно добавил он.
— Ты что, надумал продавать усадьбу? — в ужасе переспросила Дженнифер.
— Почему бы нет? Жить там никто не хочет — кроме разве что экономки. Но поскольку отец назначил миссис Пенберти хорошую пенсию, то и она вполне может удалиться на покой. А когда Лайонел женился…
— Лайонел женился?
— Три месяца назад, на Джемме Бухан, младшей дочке лорда Бухана.
Так вот каким ветром Лайонела занесло на благотворительную ярмарку к леди Бэллами! Ведь леди Бухан — ее закадычная подруга.
— Возвращаясь к теме, — продолжил Дон. — Когда Лайонел женился, я предложил подарить усадьбу ему. Но он почти все свое время проводит в городе, а от побережья в Бристоль не наездишься. Я его понимаю. И теперь старая усадьба стоит заброшенная.
— Но зачем продавать дом? Неужели тебе понадобились деньги?
— А на что он мне сдался?
— Мэтью ни за что не расстался бы с фамильным гнездом. Он так любил Торнтон… — И с дерзостью отчаяния Дженнифер перешла в наступление: — Разве тот факт, что усадьба принадлежала Брустерам испокон веков, ничего для тебя не значит? Ты, конечно, предпочел перебраться в Штаты, но ведь…
— А ты знаешь, почему я переехал туда? — сухо осведомился Дон.
Она молча покачала головой.
— Тогда, наверное, пора рассказать тебе о моем детстве. Когда отец с матерью познакомились, ей было восемнадцать, а ему — тридцать три. Мэтью считался убежденным холостяком, однако не прошло и месяца, как он пересмотрел свои взгляды… и сыграли пышную свадьбу.
Мама умерла, когда мне не исполнилось и пяти, и мы с отцом остались одни. А спустя год он встретил темноволосую красавицу и влюбился по уши. Дженни была девушка эмансипированная и признавала только гражданский брак. Как бы то ни было, она переехала к нам. Несмотря на весь свой воинствующий феминизм, отцовская избранница меня совершенно покорила: прелестная, добрая, ласковая… до тех пор, пока речь не зайдет о Священных Правах Женщин. Я был уверен, что Дженни меня любит… Я привязался к ней всем сердцем. Но в один прекрасный день она чмокнула меня на прощание… и ушла. Навсегда.
На следующий год отец с горя женился вторично: на длинноногой блондинке по имени Ванесса. Но на сей раз отношения не заладились с самого начала. Я сразу невзлюбил мачеху, она платила мне взаимностью. Не могу сказать, что осуждаю ее: я был неуклюжим, угрюмым ребенком и притом безумно ревновал отца…
