Марк покачал головой:
— Никто не знает наверняка.
Она моргнула от усталости:
— Они хотят умереть?
— Я так не думаю.
— Они не видят берег?
— Некоторые говорят, что из-за электромагнитных помех киты теряют свои навигационные способности.
— А ты как думаешь?
— Не знаю. Я лишь знаю, к чему это приводит.
Бет погладила прохладную кожу косатки:
— Я думаю, она вернулась к детенышу.
Марк кивнул:
— Возможно. Я видел касаток с детенышами, между ними действительно сильная связь.
— Может, она просто хотела умереть.
Бет откинула назад голову и осторожно ею помотала, чтобы снять напряжение. Марк проследил за ее взглядом. Странно было бы не заметить, насколько хороша ночь, несмотря на присутствие смерти и страданий. Это была по-настоящему прекрасная австралийская ночь. На небе было столько звезд, сколько Марк никогда не видел в своей жизни. Млечный Путь сиял во всей своей красе. Было приятно, что кто-то еще, кроме него, радуется этому великолепию.
Бет так далеко откинула голову, что едва удержалась на ногах. Марк дернулся, чтобы поймать ее.
— Мы такие маленькие, — пробормотала она, вернув себе равновесие, ее лицо было по-прежнему поднято к небу. — Как думаешь, есть там где-нибудь такие же Марк, Бет и косатка, борющиеся за жизнь?
— Ну, скажем… такое возможно.
Мысли Бет были обращены к звездам.
— Невозможно верить в то, что жизнь существует только на одной планете, когда вокруг миллион мерцающих огоньков.
— Планет ты не видишь. Только Солнце и Солнечную систему, полную звезд.
Она обратила на него холодный взгляд и долго размышляла над его словами. Марк нахмурился. Речь Бет становилась нечленораздельной, ее веки отяжелели. Вскоре ему придется увести ее из холодной воды. Бет может простудиться.
— Мы такая крохотная, незначительная частичка в чем-то настолько большом, — пробормотала она. — Как мы вообще можем считать, что что-то получается неправильно? Как мы можем делать вывод, что происходящее правильно? Наша жизнь, наполненная переживаниями, всего лишь мерцание взгляда Вселенной. Мы не имеем значения.
Марк перестал поливать водой косатку:
— Здесь и сейчас мы с тобой имеем значение. И правильность жизни не определяется ее продолжительностью. Ее правильность определяется тем, чем она наполнена.
— Наполнена?
— Любовью, радостью. — Он посмотрел на косатку. — Состраданием.
Она наклонила голову, чтобы посмотреть на него:
— Даже если всего на миг?
— Я предпочел бы мгновение наслаждаться истинной красотой, чем сто лет жить обыденно. А ты?
Она моргнула усталыми веками и тихо сказала:
— Из тебя получился бы хороший астронавт.
Марк нахмурился.
— Вспомни четвертый класс школы. Ты хотел быть космонавтом и спасать космическую принцессу… — У Бет постукивали зубы.
Он оцепенело улыбнулся:
— Я годами об этом не вспоминал. Не могу поверить, что ты об этом помнишь.
Она пристально посмотрела в его глаза:
— Я помню все.
Она доводила его до бешенства на игровой площадке, настаивая на том, что будет астронавтом, а не принцессой. Именно тогда формировались ее замашки сорвиголовы. Марк испытал неистовую радость оттого, что Бет держалась за эти воспоминания. Можно предположить, что она не переставала терзаться от мысли, что помешала их дружбе.
Улыбка Марка померкла.
— Расскажи мне о своей маме, — тихо произнесла Бет.
Марк мгновенно насторожился, когда она посмотрела на него в упор.
— Что между вами произошло?
Его сердце глухо заколотилось.
— Разве мы уже не говорили об этом?
— Нет. Я спросила, ты отмахнулся от вопроса.
— Разве тебе это ни о чем не сказало?
— Сказало. О том, что ты не желаешь разговаривать.
— Умница. — Он вперил в нее взгляд. — Но я уверен, тебя ничто не остановит.
Чем сильнее сопротивлялся Марк, тем любопытнее становилась Бет.
— Ничто.
Расправив плечи, он одарил ее самым свирепым своим взглядом. С Бет бесполезно миндальничать.
— Если ты дашь мне несколько минут, я выясню, удастся ли мне найти палку, которую ты воткнешь в эту незаживающую рану.
— Меня больше интересует, почему появилась эта незаживающая рана.
«Потому что моя мать — кошмарный человек!»
— Семейные проблемы, Бет, обычное дело. Я уверен, и у тебя неидеальные отношения с родителями.
Он снова увидел ее затравленный взгляд, уже не в первый раз.
— Совсем неидеальные. Я так часто их разочаровывала. Но я по-прежнему с ними вижусь. Что случилось с Джанис?
— Ты не помнишь? Как, по-твоему, она живет?
Она наклонила голову, не в силах выдерживать напор Марка. Сейчас он меньше всего хотел ей потворствовать.
— Я всегда думала, что это связано с тем, что она потеряла мужа, — произнесла Бет. — Это… разрушило ее.
Он уставился на нее:
— Довольно точное описание.
Бет нахмурилась, перестав увлажнять кожу косатки. Когда Бет заговорила, ее зубы стучали от холода.
— Я помню, как она придиралась к тебе. И ко мне. Я помню, как тяжело ты работал в кафе, учась в школе, чтобы ее порадовать. Но она едва ли обращала на это внимание.
Его сердце так громко колотилось, что звук можно было услышать через гидрокостюм. Марк скрестил руки на груди:
— Что ты помнишь о ее внешнем виде и характере?
Бет нахмурилась сильнее:
— Хм, она была высокой, стройной… Вообще-то очень худой и опустошенной.
Марк пристально смотрел на нее. Она только что уличила Джанис. И она еще не видела ее нынешнего состояния.
— Извини, — прошептала Бет, будто наконец поняла, что топчет его хрупкие чувства.
— Не извиняйся. Ты довольно проницательна. После того как мы… расстались, она стала еще невыносимее. Упрямее. Злее. Чем больше я старался ей угодить, тем меньше она радовалась. Ее кидало между припадками злости и состояниями опустошенности.
Бет с трудом сглотнула и внимательно взглянула на Марка.
— После смерти моего отца она выпала из реальности. Стало еще хуже, когда она перестала помнить, что нужно поесть или закрыть дом, покормить кота, которого пришлось отдать соседям, живущим через дорогу.
От сильного стыда у Бет сдавило горло.
— Мне понадобилось еще два года, прежде чем я узнал, что она подсела на таблетки, — сказал он, в ярости окуная полотенце в воду. — Она начала принимать их после смерти моего отца.
Земля покачнулась под ногами Бет, и это не имело никакого отношения к передвинувшейся косатке, которая оглушительно выдохнула через дыхало.
