— Что ж, тогда мне и одной неплохо. Проблемы мне не нужны. И я сама прекрасно найду их решения.
— А ты нашла ответ на вопрос, почему так ревностно занимаешься рождественскими праздниками? Не то чтобы я возражаю, — продолжила Нетти, не дав Брук перебить ее. — Мне просто любопытно: можешь ли ты это объяснить?
— Тут нечего объяснять, — ответила Брук. Нетти добродушно улыбнулась.
— Всегда есть что объяснить. Мне восемьдесят лет. Я это знаю. Сегодня я выяснила, что омела висит как раз на том месте, где она может творить чудеса.
— Это был лишь поцелуй. Не чудо, — сказала Брук, подумав, однако, то же самое.
— Дорогая, тебе действительно кое-что предстоит выяснить, если ты не понимаешь, что поцелуй и есть чудо!
И, оставив Брук размышлять над этой глубокой мыслью, Нетти медленно поднялась и направилась в свои комнаты, расположенные на первом этаже.
Брук наблюдала, как удалялась ее квартирная хозяйка, думая о том, что мудрость лет — драгоценный дар: дающий щедр, а принимающий счастлив. Она задумалась, кому передаст свою мудрость, если доживет до возраста Нетти…
Входная дверь внезапно открылась, и Дункан вошел в прихожую, в которой теперь не было ничего, кроме Брук, мусорного мешка и Рождества. Она хотела бы, чтобы именно так он ее и нашел! Вчера шлепанцы из оленьего меха, сегодня мусорный мешок! Хорошо еще, что она не пытается кокетничать с ним.
Он увидел ее прежде, чем за ним закрылась дверь. Уходя, Нетти погасила свет, но крошечных белых электрических свечей на рождественской елке было достаточно, чтобы Брук могла видеть. Видеть его глаза. То, как они сверкнули.
— Все уже ушли? — спросил он, словно нехотя приближаясь к ней.
— Здесь никого нет, кроме нас, негодников! — Остроумный ответ явно не получился.
Уголок его рта приподнялся. Он подошел поближе.
— Именно так и можно назвать тех, кто уходит с праздника последним.
Она улыбнулась.
— И часто вы таких видите?
— Я вижу достаточно людей, и самых разных. Глубоко засунув руки в карманы, он медленно прошел вперед, повернулся, сел на другой конец скамейки, прислонился к спинке и вытянул ноги. Она пыталась не замечать, как они длинны, или как прекрасно сшиты брюки, или как широки его плечи под синим пиджаком. Она также старалась не замечать тяжесть его вздоха.
— Долгая ночь?..
Он помотал головой.
— Просто тяжелая. — И замолчал.
Брук не знала, что сказать. Пауза затягивалась. Произнеся про себя молитву, Брук наклонилась вперед.
— Тяжелая?
Он кивнул.
— Огнестрельное ранение.
— О Боже! Простите! Я не должна была спрашивать.
— Все в порядке.
— Должно быть, это действительно тяжело. Видеть такое.
— Нелегко. — Он повернулся, поерзал на скамейке и посмотрел ей в лицо. — Такое уж время года! Человек решил застрелиться. Не мог разочаровать своих детей. Нет денег — значит, нет подарков. Вот он и воспользовался своим охотничьим ружьем, чтобы не видеть лица своих ребятишек в рождественское утро!
Брук замерла. Эхо его слов многократно повторилось для нее в тишине комнаты.
— К сожалению, — продолжал Дункан, — попытка самоубийства удалась. Теперь у его детей никогда не будет нормального Рождества. Если у них вообще когда-нибудь будет Рождество. — Он закрыл глаза, тяжело откинулся назад и уронил голову на плечо.
Брук теребила подол своей гофрированной юбки, то сжимая складки, то расправляя их, чтобы чем-то занять пальцы и держать руки на коленях, подальше от усталой шеи Дункана.
— Ума не приложу, почему они это делают, — обратился он скорее к себе, чем к ней. — Ведь нынче праздник. Двадцать четыре часа, пропитанные этим проклятым алчным коммерческим духом. Дело не в том, чего это будет стоить его семье. Ничто не стоит жизни ребенка.
Он не сказал «отца», он сказал «ребенка». Должно быть, не без причины. Но причина эта, судя по всему, не имела отношения к трагедии, свидетелем которой он стал сегодня вечером.
— Вы правы. Но здесь нечто большее, чем невозможность сделать детям подарки на праздник.
Он поднял голову.
— Вы так считаете? А как бы вы истолковали подобную записку: «Дорогие дети, в этом году я не могу купить вам игрушек, поэтому я решил разнести выстрелом мою голову».
Дункан наклонился вперед, оперся локтями о колени и свесил руки.
— Дункан, вы потеряли кого-то из родителей? В Рождество? Когда были ребенком? — осенило Брук.
Он помотал головой, мрачно сжав губы.
— Нет. Я знал, где они находятся. Каждую минуту.
Он сжал кулаки, костяшки его пальцев побелели. Брук заметила это даже при тусклом освещении. Разочарование? Тщетность? Гнев? Вероятно, всего понемногу. Что-то, что он явно хотел от нее скрыть.
— Вы знали, где они находятся? Значит, они были не с вами? Проводили Рождество где-нибудь в другом месте?
Состояние покинутого ребенка может объяснить многое. Особенно если его оставляли одного на Рождество.
— Они бывали со мной. Когда выкраивали время. А это случалось нечасто. Трудно выкроить свободное время, когда изображаешь Санта-Клауса перед нуждающимися массами. — Он устало встал и взял мешок с мусором. — Вы идете?
Закинув руки за голову, Брук медленно потянулась.
— Да, уже пора. У меня был трудный день. Завтра предстоит много работы. А с мусором я и сама справлюсь.
— Как хотите.
Рождественская елка еле-еле освещала небольшую нишу, давая света именно столько, чтобы озарить золотые надписи на отворотах носков. Ее взгляд поймал очертания небольшого предмета, последнего в ряду.
— Подождите, — сказала Брук и сделала небольшой крюк, чтобы снова взять двух горлиц.
Когда она обернулась, он ждал ее, стоя в проеме ниши, под омелой. Под омелой?..
О, как велико было искушение! Особенно после того, как сегодня вечером она увидела эту неожиданную вспышку чувств между Джеймсом и Салли. Знает ли Дункан, какие чувства его друг испытывает к Салли?
— Почему вы улыбаетесь?
Она посмотрела ему в глаза.
— Вы знаете, что стоите под омелой?
Дункан глянул на проем ниши, затем снова на Брук.
— Везет же мне! Стою под омелой с мусорным мешком!
Брук не могла сдержаться. Она рассмеялась, громко, от души. Искушение становилось все сильнее. Но она ему не поддастся. Не поддастся! Тем не менее это не значит, что она не может повеселиться.
— Вы много пропустили сегодня. Интересное было зрелище.
— Здесь? — Он указал жестом на омелу. — Лидия пыталась поймать еще одну невинную жертву?
Брук стояла неподвижно, сжимая в руках статуэтку.
