– Что же тогда все это значит?
– Мне кажется, что, когда Филипп начал приставать к Пенелопе, он понимал, что выходит за рамки. Он уволил ее, но по размышлении понял – здесь мина замедленного действия, что и заставило его посоветоваться с юристом. Тот ему доходчиво объяснил, что ситуация чревата огромными неприятностями. Вот он и затаился, молясь в душе, чтобы обошла его эта напасть.
Эмити улыбнулась.
– Этого не случится!
– Как только ты закончишь расследование, я сразу же пошлю заявление в суд. Сейчас он меня ни в чем не может подозревать. И если бы мы сегодня встретились в ресторане, в этом не было бы ничего страшного. Да, а Филипп не спрашивал тебя, откуда мы с тобой знакомы?
Эмити вздохнула.
– Будем надеяться, что этот вопрос не придет ему в голову. Но если он тебя об этом спросит, скажи ему правду. Не стоит скрывать от него факты, которые он может легко проверить. И тебе лучше врать поменьше. Филипп вовсе не дурак! Мне кажется, что у него там действует серьезная система защиты, так что будь поосторожнее в расспросах. – Эмити поставила локти на стол и подперла подбородок ладонями. – Я все прекрасно понимаю. Его секретарь ему предана, то же касается и Полин Матчетт. Если я не набреду на какую-нибудь болтушку, мне вообще будет сложно что-либо узнать.
– Не обязательно. Ты забыла о нашем сценарии – когда Филипп начнет тебя атаковать… Тогда тебе многое станет ясно!
Эмити задумалась.
– Если даже это случится, как я узнаю, что кончился обычный флирт и начались сексуальные домогательства?
Джерри отломил кусочек хлеба и положил в рот.
– Обычно домогательством считается, если женщина бурно протестует против натиска мужчины. Когда мужчина использует свою позицию и власть, чтобы получить удовлетворение, в котором жертва ему отказывает. Вот тут начинается насилие.
– Другими словами, я говорю «нет», а он продолжает настаивать…
– Ну да. То, что мы сейчас условно называем соблазнением, трудно определить конкретными юридическими терминами. Но ты сама почувствуешь, когда грань будет перейдена и домогательства вызовут твою ответную реакцию.
Эмити вздохнула.
– Все так туманно…
– Дорогая, то же самое можно сказать о любви.
Эмити недовольно посмотрела на брата.
– Ну, допустим, он возжелал меня, я ему объясняю, что не хочу становиться его сексуальной игрушкой, что дальше?
– Если ты будешь убедительна в своих возражениях, он может отступить и перестанет настаивать. В этом случае мы ничего не сможем доказать, если только у нас не появятся какие-то дополнительные детали. И, конечно, делу моей клиентки такой поворот не принесет пользы.
– Это понятно.
– Ты как танцовщица на канате – сложное искусство равновесия, – продолжал Джерри. – Если ты хочешь, чтобы он продолжал домогательства, ты не можешь его по-настоящему отталкивать, но и провоцировать его нельзя, иначе потом не докажешь, что он себя вел неподобающим образом!
Эмити опять рассмеялась.
– Черт меня побери, если я стану это делать, и побери меня черт, если я не буду этим заниматься! Здорово!
– Зато Филипп может оказаться в чудесной ситуации, – улыбнулся Джерри. – Он может стать жертвой, которой позавидуют многие! И у меня на руках окажутся прекрасные доказательства!
– Чем меньше он подозревает о такой возможности, тем легче мне избежать роли жертвы.
– Сестричка, смотри веселей.
Но Эмити продолжала хмуриться.
– Дело-то заваривается нешуточное. Я занимаюсь неприятными делами.
– Но если ты считаешь, что тебе не одолеть Филиппа…
– Я сделаю это, чего бы мне это ни стоило.
Джерри откашлялся.
– Только смотри, чтобы он тебя не обидел!
– Справлюсь, я не новичок в борьбе…
– Не сомневаюсь!
Эмити шутливо стукнула Джерри кулачком. Пожевала салат, постучала пальцами по столу. Потом спросила:
– Джерри, скажи, тебе ведь неприятен Филипп, правда? Не как противник в судебной тяжбе, а просто как человек.
Джерри пожал плечами.
– В моем мнении о нем смешаны три части ревности, две части отвращения и одна часть рационального подхода.
– В чем состоит рациональная часть твоего отношения?
– Любой человек, сумевший заработать столько денег, обязательно должен иметь дефект в характере.
Эмити с неприязнью посмотрела на брата.
– Ну уж такой подход не назовешь рациональным. А как насчет дядюшки Парлора?! Он ведь тоже заработал миллион.
– Он бы мне тоже, наверное, не понравился, не будь он моим отцом, – улыбнулся Джерри.
– Джерри, скажи-ка мне, сколько стоит час твоего рабочего времени? Две сотни?
– Сто пятьдесят.
– Удивляюсь, как малышка Пенелопе может себе позволить иметь с тобой дело, если она сейчас без работы.
На лице Джерри промелькнуло странное выражение. Эмити это заметила, но ничего не сказала. Решила, что между братцем и бедной Пенелопе, наверное, существуют некие «особые» отношения. Но Джерри молчит, а приставать с расспросами не хочется. Лучше позже выяснить у Констанс, увлечен ли кем-нибудь в данный момент ее сын.
Эмити взглянула на недоеденный омлет и отставила тарелку.
– Извини, но я сейчас отправлюсь домой. У меня был насыщенный день, я очень устала.
Джерри внимательно посмотрел на нее.
– Я сказал что-то обидное?
– Нет, дело во мне. Наверное, таким образом на меня действует моя новая работа.
– Ты уверена, что хочешь дойти в расследовании до конца? Если ты решишь на этом закончить, я на тебя не обижусь. Хотя, конечно, жаль бросать, мы уже достигли некоторых успехов.
– Нет, я дала тебе обещание, и я доведу дело до конца.
Джерри вздохнул с облегчением. Потом подошел к Эмити и сжал ее руки.
– Не обожгись, малышка!
Эмити улыбнулась.
– Не волнуйся. Тебе следует больше думать о своей клиентке.
Эмити покинула квартиру Джерри в плохом настроении. Филипп Монтагью, оказывается, далеко не легкая добыча!
Вернувшись домой, Эмити перелистала программу телепередач, ничего интересного не нашла и решила, что лучше лечь с книжкой в постель. День оказался длинным и тяжелым, она устала. Кроме того, ей требовалось время, чтобы обдумать подробности, касающиеся объекта ее пристального внимания.
Эмити надевала зеленую шелковую пижаму, когда раздался звонок в дверь. Она никого не ждала, поэтому предварительно посмотрела в дверной глазок. Через призму маленькой линзы все люди казались измененными, как в кривом зеркале, но голубые глаза и светлые волосы были только у одного из ее знакомых – Филиппа Монтагью.
