— Уйди, уйди, — краснела Тося, отворачивалась и отмахивалась от очередного «жениха» красной, распаренной в горячей воде ладонью. Тося была старательной, исполнительной и стеснительной. Ножи ей не доверяли — порежется еще, поэтому стряпать она не помогала. Но посуду мыла чисто и мусор выносила без напоминаний. Хотя какой там мусор-то, если только отходы пищевые, да и те по очереди расхватывали и поварихи, и Людмила — каждая откармливала дома по кабанчику. Теперь, наверное, и Шурочке надо будет в очередь записываться. Вася ведь тоже хочет… кабанчика.
— Девушка, плесните-ка нам вашего замечательного супчику.
Шурочка подняла глаза. Напротив стояла та самая троица, которую она три дня назад пыталась отговорить есть пересоленный суп: кудрявый высокий красавец, маленький смуглый носатый узбек и темноволосый парень, похожий на Джона Леннона. Шурочка плеснула в три тарелки, щедро плюхнула по полной ложке сметаны, выбрала кусочки мяса посимпатичнее. Узбек и красавец осторожненько, чтобы не расплескать, понесли свои тарелки к свободному столику, а «Джон Леннон» сказал:
— Спасибо! Скажите, а вы любите танцевать?
— Люблю.
— У нас танцы вечером. Приходите! Это возле клуба. Там и наши, и ваши собираются.
— Я знаю, где это.
— Значит, придете?
— Женька, хватит кадрить, освобождай место, вон, очередь собрал. — Крупная и рослая, как гренадер, блондинка оттеснила парня и распорядилась: — Так, два супа, один без сметаны, обе ложки во второй!
Шурочка налила супу, добавила сметану и кинула в тарелки к гренадерше два самых жилистых мясных обрезка. Надо же — Женька, почти тезка Джону Леннону.
* * *
«Когда нам было по семнадцать-восемнадцать лет!» — надрывалась группа «Примус». Или «Динамик»? Шурочка их путала да и не особо старалась отличать. Музыка ей нравилась — веселая, быстрая, сплошь рок-н-роллы. Она ждала-ждала Васю, не дождалась и уже почти в десять пошла к клубу одна. Хотелось встряхнуться, увидеться с девчонками и проснуться, что ли. Как-то быстро все с ней произошло. Вася, Лизавета, Анна Михайловна так быстро и основательно втянули ее в свою жизнь, что иногда казалось: она не живет — кино смотрит. Или сон.
— Эх-эх-эх, оп-па, оп-па! — посреди пустой дощатой танцплощадки резвился Васька Перец. Под рок-н-ролльные ритмы он выделывал нечто невообразимое: выбрасывал вперед ноги в кирзачах, как бы завершая этим каскад быстрых хлопков в ладоши над головой, по груди, по заднице, по коленям и — оп-па! — руки в стороны, мах вперед от бедра.
— Глянь, что вытворяет. — Леночка наблюдала за Васькиными коленцами и смеялась в голос. — Помнишь, как он нас в первую ночь напугал? Ты знаешь, совсем неплохой парень оказался. Не злой, шутит так смешно!
— Где это он с тобой шутит? — поинтересовалась Шурочка.
— А он на току с нами работает. Так смешит, аж работать не могу. Не то, что твой Васятка, ходит, важничает, бирюк бирюком. Его там кем-то вроде бригадира назначили. Пытается нами командовать! Так мы его и послушались! Да и мужики не очень слушаются. Ой, сегодня же они чуть не подрались!
— Кто?
— Да твой Васятка и мой… в смысле Перец. Васятка раскомандовался, чтобы Перец от нас отошел, тот его послал на три буквы, Васятка — драться, Перец — ему в глаз! Ты поэтому одна пришла, да?
— Наверное.
Перец по-цыгански затряс плечами и прошелся по периметру толпы, наблюдавшей за Васькиными коленцами от бортиков танцпола (кому нужна контузия?).
— А ну, кто смелый-то, выходи плясать! Эй, краля, выходи! — остановился он против Шурочки, и та приняла вызов.
— Ты только ногами не размахивай, зашибешь! — Она выскочила на середину, поймала ритм и запрыгала, как на пружинке: колени, пятки, плечи, кисти — здорово, почти как на занятиях танцами!
— Давай, давай, давай, давай! — Перец послушался и ногами не размахивал. Поначалу он гулко топал после всех своих хлопков в ладоши по груди-по заднице-по коленям, а в завершение пошел вприсядку.
— Ну, ты огонь, девка! Уморила, как в постели! — Перец подолом рубахи утирал мокрое лицо. — Еще плясать пойдешь?
Нет, устала уже. — Шурочка, действительно, почувствовала сильную усталость. Кураж прошел, вернулась тяжесть внизу живота. Зря она, наверное, так прыгала.
— Ну, как хочешь. Аленушка, а ты пойдешь-то?
— Ну, наконец-то и про меня вспомнил, — надула губки Леночка и пошла танцевать с Перцем. Танец был медленным, и Перец повел Леночку семенящим шагом, поводя плечами и описывая кружочки ее и своей, сомкнутыми в замок, руками. Получалась какая-то кадриль. Рядом в танце висела на шее у партнера Ира. Шурочка пригляделась и узнала в парне шофера Семена, который встретился им в первый день у поселковой дирекции. Чуть наискосок два мужика — тот водитель с темным лицом, который ругался по поводу Шурочкиного супа, и какой-то долговязый усач, его она видела впервые, — приглашали на танец студентку из новой группы. Кажется, ее зовут Оксана, красивая. Оксана смотрела на каждого кавалера по очереди серыми глазами в пол-лица и явно забавлялась ситуацией. Женьки-Леннона видно не было.
Захотелось покоя. Шурочка ушла с танцплощадки и прошла к пруду. Уселась на чудом свободную бревнышко-скамейку и стала смотреть на темную воду.
— Привет, ты чего одна сидишь? «Борюсик! Откуда он взялся? Надо же, заговорил».
— Привет, так, настроение такое, одна хочу побыть.
— А, — не понял намек Борюсик, уселся рядом и сказал: — слушай, выходи за меня замуж!
— Ты с чего это, — развернулась к нему ошарашенная Шурочка и чуть не закашлялась. От Борюсика шел такой густой сивушный дух — хоть закусывай Лизаветиными огурчиками. Понятно, пьян. Видно, деревенские самогоном угостили.
— Я, Боря, уже за другого выхожу.
— За кого? За этого урода деревенского, с которым плясала?
— Нет, не за этого.
— Да брось ты! Я, знаешь, какой! Мне отец, как женюсь, сразу квартиру двухкомнатную сделает. Он у меня знаешь кто? Начальник! Выходи, а? Мне обязательно жениться надо, а то сопьюсь совсем. Отец и в армию меня упек, чтобы я бухать перестал. А теперь жена следить за мной будет. Будешь за мной следить? Отец нашел мне невесту, друга его дочка. Правильная такая, страшненькая. А ты красивая… Выходи, а?
«Ну да, с пьяных глаз я ему — лучше всех».
— Борь, не могу, слишком поздно. Я уже с этим человеком… связана.
— Любишь его, что ли?
— Ну… я должна. Ничего уже не исправить.
— Да брось ты! Фигня это все: исправить — не исправить, должна — не должна. Если любишь его — тогда извини. А если не любишь — выходи за меня. — Борюсик схватил Шурочку за руки и прижал их к своей груди.
