— Ну, — сунулась к Шурочке Наталья, — почистила? Давай, резать помогу Эй, а ты чего зареванная такая?
— От лука! — ответила было Шурочка, но голос дрогнул и сорвался на всхлип.
— Так, подруга, что-то ты мне не нравишься. Лук еще и резать не начинала, а уже ревмя ревешь. С Васькой, что ли, поругалась?
— Он сказал, что я курва гулящая и что такая ему не нужна-а-а-а! — Шурочка сорвалась на рыдания. Жалко себя было чрезвычайно. Она! Ему! Отдала! Самое! Дорогое! Готова была жизнь ради него изменить, а он!
— Вот говнюк! — посочувствовала Наталья. — Радовался бы, что такая девка с ним дружит! Нюрка-то исхвасталась вся, что ее сыночек городскую девку уговорил. «Перед моим Васенькой ни одна баба не устоит! Весь в отца!» Где он, тот отец-то! Сама, небось, не знает, кто ей Ваську заделал!
— Как это? — Наталья выступала так эмоционально, что Шурочка мигом перестала реветь. Действительно, про своего отца Вася не рассказывал. Сказал, что умер. — Вася сказал, что отец у него умер! — повторила она Наталье.
Может, и умер, кто его знает, — согласилась та. — У Нюрки-то муж умер, когда Лизка еще маленькая была. Так в ее койке только ленивый не валялся. Все мужики отметились, кто не побрезговал. Ей бабы деревенские даже стекла два раза в избе били! Так Ваську и нагуляла! — рассказывая, Наталья начала резать лук на мелкие кубики.
— Наташ, а ты откуда знаешь? Ты же тогда совсем маленькая была? — Шурочка принялась разрезать луковицы пополам и складывать их в таз с водой. Так меньше глаза ест.
— Так это тебе, девка, деревня. Это не город твой. Все всё про всех знают. Ты, вон, с Васькой только задружила — а уж вся деревня знала!
— Да откуда знала-то? Мы же по улице и не гуляли почти?
— Да Нюрка, говорю же, растрепала. Потом соседка ее Зинка видела, как ты ночью от Нюрки уходила. Штаны твои красные запомнила, ты ведь одна в таких ходишь, — кивнула Наталья на Шурочкин спортивный костюм.
— Слушай, Наташ, но это же ужасно! Живете, как на сцене! Или в цирке! — Шурочка перестала орудовать ножом и вытерла рукавом слезы. На этот раз стопроцентно луковые.
— Ага! И такие фокусы показываем! Людка, вон, напилась в прошлую зарплату — две недели вся деревня пересказывает, чего вытворяла!
— Это ты про нашу заведующую?
Ага! Они с Райкой из конторы шли через огороды. До тропки идти лень, видно, было — через загородку полезли. А после дождя скользко везде, лужи. Райка-то перелезла и дальше пошла, а Людка грохнулась. И как грохнулась-то! Мордой вниз, грудьми в грязь, а нога кверху задрана, в загородке застряла ногой-то. Колготки порвала, плащ свой светлый перепачкала.
Шурочка попыталась представить себе картину, как статная гордая завстоловой лезет через загородку: четыре жерди, закрепленные поперек коротких бревен, нижняя — на уровне колен, верхняя — на уровне груди. Картинка не складывалась.
— Лежит, не шевелится! — продолжала Наталья. — Райка испугалась, вернулась, стала Людку шевелить, а та матом — не трожь, мол, видишь, женщина устала. Представляешь, это она отдохнуть прилегла!
— И что?
— Что, Сашку, мужа ее, позвал кто-то. Он ее из забора вытащил, давай поднимать, а она — драться! И матом его в полный голос! Короче, потешила народ артистка наша.
— Наташ, но ведь это страшно. Все время люди тебя судят, сплетничают. И тяжело.
А ничё не тяжело. Здесь в деревне вся шелуха с человека сходит, как с луковицы, вон, — кивнула Наталья на горку луковых очисток. — И сразу видно, какая у кого сердцевина. Если чистая — так и никакая грязь не пристанет, что бы ни насплетничали. Ой, мать, заболтались мы с тобой! Ужин через полчаса! Вода искипелась! Быстро засыпай макароны! И воду на чай ставь! А я буду фарш жарить!
* * *
— Шур, а что у вас произошло-то? — Леночка Голованова смотрела на Шуру с любопытством, явно предвкушая душещипательный рассказ. Шурочка лежала на кровати, закинув руки за голову, а девчонки расположились по соседству. Элька сидела на своей койке, сдвоенной с Шурочкиной, а Ира с Леночкой расположились на Леночкиной кровати через проход. Их кровати стояли в самом углу у стеночки, остальные койки, хоть и обжитые — на спинках была развешана одежда, — пустовали. Студентки из второй группы где-то гуляли.
— Что-что. Кончилась любовь, ушла я от Васятки, — ответила Шурочка максимально равнодушным голосом.
— Да? А он об этом знает? Веселый такой ходил сегодня по зерносушилке, со мной заигрывал, — протянула Ира Зинченко и с прищуром взглянула на Шурочку: — Смотри, отобью!
— Ой, Ирка, ты не можешь без своих подначек! — вступилась за подругу Леночка. — У нее вон все глаза красные, зареванные, а ты — отобью!
— Девочки, говорю же, все кончено у нас. Глаза у меня от лука красные — целый тазик на ужин накрошила. Можете Васятку отбивать, прибивать, выбивать и забивать.
— Да ладно, Шур, не расстраивайся. Прошла любовь — и слава богу. Мы, если честно, все удивлялись, что ты нашла в этом Васятке, — подала свою реплику Элька.
— Сама не знаю. Захотелось попробовать, как это — любовь крутить.
— И как? — опять с подковыркой спросила Ира.
— Ой, Зинченко, а то ты не знаешь! Семен, что ли, до сих пор не показал, как? — опять вступилась Леночка.
— А тебе твой Перец показал уже? Или вся его любовь, как в ту ночь — в доску пьяный в полной темноте? — огрызнулась Ира.
— Девчонки, вы что? Вы чего цапаетесь? — удивилась Шурочка.
Да это они так, разминаются, не обращай внимания, — ответила Элька. — Ирка, знаешь, отчего к тебе цепляется? Вчера, как ты с танцев ушла, Семен с Перцем сказали, что из всех городских девчонок, кто приехал, самая красивая Оксана Буряк, ну, видела, из-за нее шофера подрались, а на втором месте — ты. И знаешь, — Элька внимательно разглядывала Шурочку, — они правы. Ты, действительно, очень изменилась. Стрижка тебе идет. И без очков тебе гораздо лучше.
— Ой, девчонки, а что вчера было-то! — перевела разговор Шурочка. Ей было и приятно, и неловко слышать, что она — красавица. Да и Иру с Леночкой надо было отвлечь. — Меня же Борюсик вчера замуж звал! Представляете, то даже не разговаривал, а то — замуж! Пьянющий!
— А ты чего? — опять заблестела любопытными глазами Леночка.
— Удивилась. А сегодня в столовой подошел за порцией, даже глаз не поднял. И не поздоровался, жених.
— Ну, понятное дело, протрезвел, не помнит уже, чего пьяный лепил. Или помнит, но боится, что согласишься! Интересно, а знает хоть, как тебя зовут-то, — опять подпустила шпильку Ира. Ну что за характер!
— Эй, у нас что, теперь местные поселились? — в девчачий отсек вошли три студентки. Гренадерша-блондинка, еще одна блондинка, невысокая, полноватая, в очках в тонкой оправе, и худая девушка с прической, похожей на Шурочкину. Худая девушка двигалась как-то странно, будто несла на голове хрустальный сосуд. Спрашивала гренадерша. Ее спутницы уже разбрелись по своим кроватям, а она подошла в угол к подругам.
