— Дай пять рублей, дай пять рублей, дай пять рублей, — монотонно повторяла толкающая кушетку неопрятного вида санитарка. Вообще она вызывала неприятное чувство: непостижимого бело-серого оттенка изжеванный халат, полы которого были откровенно грязными, испитое, мятое лицо, забористый запах перегара, волнами накатывающий на Оксану, когда женщина открывала рот.
— У меня нет с собой, — тихо ответила Оксана на очередную просьбу-требование.
— Ну, тогда и катись сама, — неожиданно буйно взъярилась женщина и с силой оттолкнула от себя каталку.
Оксана в испуге зажмурила глаза: белая стена с закрытыми массивными воротами грузового лифта приближалась угрожающе быстро. Сил спрыгнуть с каталки после родов у Оксаны не осталось, и она только крепко вцепилась в дерматиновые края несущейся тележки в ожидании удара. Но остановка получилась неожиданно мягкой.
— Михаловна, сука старая, ты что опять творишь? — на весь коридор раскатился басовитый грозный окрик. Оксана открыла глаза. Каталка стояла в нескольких сантиметрах от стены, удерживаемая полноватым низеньким доктором в круглых очках, с бородкой клинышком.
— Не виновата я, сорвалась тележка и покатилась сама. Не смогла я ее догнать, — издали залебезил испуганный голосок.
— Врешь! — безапелляционно постановил медик с обманчиво добродушной внешностью доктора Айболита. — Бегом сюда, — приказным тоном позвал он санитарку и нагнулся к Оксане: — Испугалась, голубушка? — Властные нотки в его голосе в один миг исчезли, словно это не он только что кричал, уступили место ласковым интонациям. Он разговаривал с Оксаной, как говорят с больными детьми: заботливо и нежно.
Оксана робко улыбнулась и еле слышным шепотом ответила:
— Немножко.
Врач погладил ее по голове, едва дотрагиваясь до волос, подбодрил:
— Все будет хорошо.
До Оксаны снова донеслась волна перегара. Этот же вал, наверное, накрыл и доктора, он недовольно поморщился и, грозно глядя на подбежавшую женщину, негромко сказал:
— Отвезешь в палату, а потом зайдешь ко мне в кабинет.
Оставшуюся дорогу санитарка сердито сопела, но рот не открывала и везла Оксану, как стеклянный сосуд с драгоценной жидкостью. В палате она помогла ей перебраться на кровать и проворно исчезла вместе с каталкой. Как только за женщиной захлопнулась дверь, Оксана закрыла глаза и моментально провалилась в небытие. Сказались и ночное бодрствование, и роды: все это ее основательно вымотало. Она уснула так крепко, что не слышала, как привезли в палату еще одну роженицу, не почувствовала, как приходивший врач откинул одеяло, осматривая ее, даже пропустила первую грозу с оглушительными раскатами грома, ослепительными вспышками молний и хрустально чистыми каплями дождя, беспорядочно перечертившими больничные окна и весело барабанящими по жестяному подоконнику.
Очнулась она оттого, что кто-то легко теребил ее за плечо. Она с трудом разлепила веки и увидела наклонившуюся к ней молоденькую девчонку в коротком белом халатике, выгодно подчеркивающем фигурку.
— Просыпайтесь, мамочка. Ребенка кормить пора, — мило улыбнулась она Оксане и протянула ей туго спеленатый кулек из байкового одеяла в сине-белую клетку. Оксана спешно приподнялась на кровати, взяла протянутый сверток с выглядывающим сморщенным красным личиком. Сердце, словно подстегнутое, убыстрило ход и беспокойно забилось. Несколько секунд Оксана внимательно смотрела на мирно спящего младенца, потом тревожно перевела взгляд на уходящую медсестру:
— Это не мой ребенок. — Ее смятенный голос остановил девчушку в дверях. Она стремительно развернулась и на одних носочках подбежала к Оксане.
— Не может этого быть. — В серьезных серых глазах светилось неприкрытое изумление, высоко поднятые брови сложились домиком. Она ловко перехватила ребенка у Оксаны, положила на высокий столик у окна и резкими отработанными движениями распеленала одеяло. Бросила беглый взгляд на маленькую клеенчатую бирочку зеленого цвета, завязанную на крохотной ручонке, и залилась краской.
— В самом деле, не ваш. — Ее смущение было таким неприкрыто-детским, что Оксана, до этого укоризненно смотревшая в ее сторону, только громко вздохнула. Медсестра метнулась к соседней кровати, где одиноко лежал еще один младенец, быстро распеленав, пробежала глазами по бирке и принесла его Оксане. — Простите, совершенно случайно перепутала с ребенком вашей соседки.
— Ничего, — тихо, осипшим, совершенно неслышным голосом ответила Оксана. В этот короткий миг ей вдруг сделалось страшно. Страшно от ощущения потери, страшно так, что во рту все высохло от предчувствий, в висках застучала, заколотилась боль, остро сжало горло.
Девчушка заметила, что ей стало не по себе, снова подняла брови домиком, отчего на лбу у нее образовалась тоненькая ниточка — морщинка, склонила голову набок и, стараясь оправдаться, зачастила:
— Извините меня, я случайно. Честное слово, это первый случай в моей практике. Сама не понимаю, как я могла перепутать.
Смущенная девчушка что-то лепетала в свое оправдание, но Оксана ее почти не слышала. Волна умиротворения разлилась у нее в сознании. Она с жадностью вглядывалась в крохотное личико, восхищаясь кнопочкой-носом, пухлыми щечками и ямочкой на подбородке. Ребенок спал, его крошечное личико морщилось во сне. Ей захотелось из всех сил прижать его к себе, но она сдержалась и только легонько провела по лицу рукой, нежно касаясь ладонью бархатистой кожи, впитывая в себя новые ощущения. Ребенку это не понравилось. Он открыл глаза, моргнул и остановился взглядом на Оксане. Глаза были темные, изумительного густого синего цвета, в них была какая-то сонная глубина. Ребенок еще несколько раз моргнул, зевнул и закряхтел. Ему надоело бессмысленное любование, он хотел есть и, недовольно ворохнувшись в тугом коконе, сначала капризно скривил губы, а потом, открыв беззубый ротик, громко закричал от негодования. Оксана торопливо приложила его к груди и, когда он замолчал, довольно зачмокав, услышала, как девчушка спрашивает:
— А как вы догадались, что это не ваш ребенок? Я же первый раз его на кормление принесла. — На ее лице появилось странное выражение: смесь удивления, задумчивости и невольного интереса.
— Если б я знала как, — недоуменно вздернула брови Оксана. — Просто интуитивно поняла, что это не мой сын. — Откуда она знала, Оксана и себе не могла сказать, но она знала — и все.
— Одна узнает своего ребенка чуть ли не по запаху, вторая — даже не хочет видеть. — Девушка нахмурилась, и на ее лице появилось строгое выражение, разом сделав ее на пару лет старше.
