— Мам, я ее не трогал... Честно… Мяч мимо пролетел…
Скулящая Псина лижет щечку Бусинки. Отодвигаю ее и подкладываю руку под головку.
— Что нахрен тут случилось?! — рычу так, что Лиза бледнеет от страха.
— Она просто упала, — бормочет в ужасе.
— У меня животик болит, — хнычет малявка, скручиваясь от спазма.
Подхватываю ее на руки. В этот момент из дома вылетает заспанный Макс.
— Что произошло?!
— Марьяна жалуется на боли в животе, — отвечает Лиза за меня.
Я сейчас не в состоянии объясняться. Мало того, что сам ни черта не понимаю, так еще и контролировать себя не могу.
— Так… — Макс поворачивается к своему помощнику. — Заводи тачку. Поедем в больницу. Там моя сестра хирург. Мигом осмотрит.
— Может, лучше «скорую»? — обеспокоенно предлагает Лика.
— Она три часа будет ехать сюда. Пойдемте-пойдемте, — зовет нас Макс к машине.
Лиза первой запрыгивает на заднее сиденье. Укладываю рядом с ней Бусинку. Сажусь сам и кладу ее головку на свои колени.
Макс едет с нами. Всю дорогу матом подгоняет водилу гнать быстрее. Заставляет лавировать по встречке и вылетать на «красный». Плюет на нарушения. Наверное, потому что сам отец. Знает, что здоровье ребенка важнее любого долбаного штрафа.
— Па-па… — плачет Бусинка, сжимаясь.
Я в растерянности. В бешенстве. В гневе. Что, мать вашу, могло произойти?!
Смыкаю ее в своих руках. Целую в головку. Глажу. Шепчу, что все будет хорошо. Успокаивая и ее, и себя.
В приемном покое нас уже ждут. Бусинку укладывают на каталку, и та самая сестра Ребровского начинает ощупывать ее животик.
— Скажи, солнышко, где болит? — спрашивает ласково, но у меня все равно кровью глаза застилаются.
Она с невообразимым нажимом давит на Бусинку. Как будто в лепешку ее раскатывает.
— Ай! — взвизгивает Бусинка.
Кидаюсь на докторшу. Макс успевает притормозить меня.
— Костян, угомонись! Ей хотят помочь!
Сжимаю кулаки. Стискиваю челюсти. Дышу раненым зверем.
— Общий анализ крови, группа крови, общий анализ мочи, — начинает перечислять докторша медсестре. — Отвезите девочку в палату.
— В какую палату?! — рявкаю, но Ребровский не дает мне и шага ступить.
— Ждите здесь, — отвечает его сестра, и я беспомощно наблюдаю, как Бусинку увозят с моих глаз.
Опускаюсь на многоместную секцию. Сердце стучит в висках. Силуэты перед глазами мелькают размытыми кляксами. Голоса слышу сквозь непрекращающийся шум. Только Лизину руку чувствую четко. Смотрю на ее красивые пальцы, поглаживающие мое предплечье. Вика бы даже не поехала с нами, а Лиза тут. Рядом. Поддерживает.
— Костян, это лучшая клиника в городе, — уверяет меня Ребровский. — Наберись терпения. Я пойду за кофе. Вам что-нибудь взять?
— Воды, — просит Лиза.
Я молчу. Ничего не хочу. Верните мне мою цветущую, здоровую Бусинку. И все.
Не знаю, сколько проходит времени. Наверное, вечность или две. Чувствую, что постарел лет на триста, когда к нам возвращается докторша.
Встаю перед ней. Лиза обеими руками обхватывает мое запястье. Боится, что снова нападу.
— У Марьяны подозрение на острый аппендицит.
— Какой аппендицит?! — охреневаю я. — Ей всего четыре года!
— Такое случается крайне редко. Но случается, — уверяет докторша. — Не беспокойтесь. Вы вовремя обратились за помощью. Если диагноз подтвердится, мы ее прооперируем. Операция займет не больше сорока минут. А дня через три вы сможете забрать Марьяну домой. Я попрошу вас подойти в регистратуру и оформить документы для оказания медицинских услуг. И подскажите, пожалуйста, ее группу крови и вашу? Мы все равно взяли образец на анализ, но хотя бы заранее будем знать, что запрашивать в банке крови.
— Что? — бормочу, с трудом усваивая поток этой жуткой информации.
— У меня четвертая положительная, — отвечает Лиза.
Я почти в обмороке. Какая кровь?! Какой аппендицит?! Какие документы?!
— Четвертая, — выдавливаю из себя. — У Марьяны четвертая положительная. У меня первая отрицательная.
Докторша хмуро сводит брови.
— Вы уверены?
— Да. У нас в амбулаторных картах записано. Только они в ***бурге.
— Наверное, какая-то ошибка. У матери с четвертой группой крови и у отца с первой не может быть ребенка с четвертой группой, — поясняет докторша.
— А, нет, не ошибка, — спохватывается Лиза. — Я Марьяне не родная мама.
— Папа, видимо, тоже? — спрашивает та. — У отца с первой группой не может быть ребенка с четвертой. От любой матери.
Лиза устремляет в меня пытливый взгляд. Чувствую, как все вокруг рушится по камешку.
— Делайте свою работу, док, — говорю с кивком и глазами провожаю белый халат.
Только сейчас замечаю, что все это время Ребровский стоял рядом и все слышал.
— Я привезу ваши документы, — произносит он и подает Лизе бутылку воды.
Сажусь на свое место. Запускаю пальцы в волосы и закрываю глаза. Только все стало налаживаться. Крутые партнеры, Лиза. И бац! Предательство Рубена и Вики. Перекрывающий кислород Кайсаров. Теперь еще и гребаный аппендицит. А хуже всего моя вскрывшаяся тайна. Вряд ли Лиза или Ребровский будут трепать языком. Но реальность такова, что однажды так же абсурдно об этом могут узнать другие. Те, с кем на одном километре даже срать нельзя садиться.
Лиза откупоривает бутылку и протягивает мне.
— Выпей, Царев.
Поднимаю лицо. Свет от лампы создает эффект ореола над Лизиной головой. Она как настоящий ангел-искуситель действует на меня лучшим успокоительным.
Делаю несколько жадных глотков и откидываюсь спиной к стене. Фокусировать на чем-то конкретном зрение и мысли пока сложно. Представляю, как мою Бусинку будут вводить в наркоз, резать, зашивать, и мурашки бегут по позвоночнику.
— Все будет хорошо. — Лиза садится рядом. — Сейчас точно узнают ее группу крови. Если ошибки нет, я стану ее донором в случае необходимости. А ты позже снова сдашь кровь на анализ. Такое случается…
— Ошибки нет, — говорю раздавленно. — Бусинка мне не родная.
— Оу… — пищит Лиза рассеянно. — Ясно.
— Мои предки развелись, когда мне было семь. Из-за батиной измены, — рассказываю то, чем делился только с одним человеком в мире. С Кайсаровым. — Сразу после развода он с друганами рванул на горнолыжный курорт и погиб.
— Мне очень жаль, — произносит Лиза и опять гладит меня по руке.
— Вскоре после его похорон к матери пришла его любовница и заявила, что ждет от него ребенка. Она хотела денег. Мать ей не поверила и прогнала. Я не могу судить ее. Отец причинил ей боль. Но когда я вырос, я разыскал его любовницу и узнал, что у меня есть сестра. Я стал помогать ей. После школы перевез ее в ***бург, где она поступила в универ. Уже после нового года она испарилась. Я даже написал заявление в полицию о ее пропаже. Звонил ее матери. Но дома она не появлялась. А весной пришла ко мне с новорожденной малышкой на руках. Родила под присмотром какой-то бабки, чтобы мать не узнала. Сказала мне, что ребенок ей не нужен. Попросила сдать в детдом. Я до сих пор помню тот день. Марьяна была укутана в какую-то старую шаль. Крошечная. Как комочек. Но у нее было столько сил… Она схватилась за бусы на шее моей сестры и потянула так, что леска порвалась. Я держал ее на своих руках, слушал, как отъезжает такси, и понимал, что не могу отдать малышку в детдом. Что ее там ждало? Ни семьи, ни любви, ни ласки… Я разжал ее кулачок и увидел в нем бусину. Посмотрел в ее яркие голубые глазки и прошептал: «Бусинка». Она улыбнулась. И в тот момент моя жизнь перевернулась. Своей матери я сказал, что она моя. А Кайсаров помог оформить ее. Без судов, без актов об усыновлении. Знал, кому, где и сколько надо заплатить. Формально Бусинка моя, но если потянуть за ниточки, то за махинации меня ждет срок.
— С ума сойти, — выдыхает Лиза.
— С ума сходит моя мать. Пилит меня все четыре года. Настаивает на ДНК-тесте. Но я не могу сказать ей, что Бусинка — внучка той, кто разрушил ее брак. Мою мать хватит удар. Пусть лучше она думает, что от меня залетела какая-нибудь дешевая стриптизерша.
