Джессика преданно смотрела ему в глаза.
— Черт!
Джек глубже зарылся в мокрую траву. Собаки плюхнулись рядом с ним. Они не могли понять, но могли сочувствовать.
— Со мной такое бывало и раньше, — простонал Джек. — Голод. Вот что это такое. Просто она самая великолепная…
Но ведь так он думал и о Джорджии. Бывшей жене.
Усилием воли Джек вернулся в прошлое — к тому вечеру, когда впервые увидел свою жену. Он остановился в Штатах у друзей. Они объявили, что собираются на балет. Джек никогда в жизни не бывал на балете. Он пошел с ними и увидел Джорджию. Парень из их компании знал ее. Заметив обомлевшее от восхищения лицо Джека, он познакомил их, когда закончился спектакль.
Джорджия была самым изысканным существом, которое Джек когда-либо встречал. Она вся лучилась смехом и весельем. И была такая крошечная! Совсем не похожа на Брайони. В Брайони, наверно, метр семьдесят шесть или семьдесят восемь.
— Впрочем, они одинаковые, — громко произнес он.
Когда он встретил Джорджию, ему было двадцать пять. На втором их свидании он предложил ей выйти за него замуж. Она отказалась из-за своей балетной карьеры, и безутешный Джек вернулся в Австралию. А через двенадцать месяцев карьере балерины пришел конец. И если он все еще хочет жениться на ней…
Конечно, он хотел.
Видно, разум покинул его, если он решился на такой шаг. Джорджии не место на ферме. Она была здесь словно экзотическая рыба, выдернутая из тропических вод. Оплакивала свою погибшую карьеру. Тосковала по свету рампы и славе, которой так долго упивалась. И Джек стал средоточием ее беды. Причиной…
Потом Джорджия забеременела и еще больше, чем Джека, возненавидела ребенка. Когда она уехала, между ними уже не осталось ни капли любви. С ее стороны — только разочарование и горечь. С его — печаль.
Джорджию сломила тоска по утраченным радостям жизни. Она потеряла способность логически мыслить. Знала теперь только одно: надо больнее ударить Джека. И поэтому забрала Мадди.
Шесть ужасных лет…
— Вот так! Я не собираюсь опять мечтать об экзотической женщине, — разгневанно одернул себя Джек. — Когда мы первый раз встретились, Джорджия бурлила весельем, и я подумал, что она великолепная… Нет, она не похожа на Брайони.
При этих словах образ Брайони возник перед мысленным взором.
Брайони, испачкавшая свитер в навозе, мокрая и смеющаяся. Брайони, в одежде ныряющая в реку. Брайони верхом, рыжие волосы развеваются на ветру.
Брайони сидит на краю кровати Мадди и рассказывает его дочери историю гадкого пса Гарри. Голос нежный, глаза любящие. Губы Брайони…
Джек встал и задел двух уже крепко спавших собак.
— Простите, ребята. Мне нужен холодный душ. Нужен лед, целый погреб льда…
Он зашагал обратно к дому, оглянулся. Обе собаки, склонив набок головы и насторожив уши, озадаченно глядели на него.
— Если здесь когда-нибудь появится женщина, то это будет рассудительная, здравомыслящая и привыкшая к жизни на ферме особа, — твердо объявил он. — Кто-то вроде Дайаны. Она всю жизнь провела на соседней ферме. Она никогда не надумает вернуться в Нью-Йорк, и не превратится в незнакомое создание.
Дайана… Брайони! Пора принять холодный душ!
На следующее утро с видом делового человека Джек постучал в парадную дверь дома Брайони. Надо вручить Гарри, заказать отделку спальни Мадди и быстро уйти. Решимости хватило аж на две секунды.
Дверь распахнулась словно от небольшого смерча. Первая мысль Джека — пожар. Брайони в алом исполнении. Алое и ярко-розовое. Конечно, известно, что розовый не слишком подходящий цвет для рыжих. Но тот, кто так считает, не видел Брайони.
На ней были какие-то удивительные, свободные, шелковые брюки, висевшие мешком и широкими складками спадавшие к лодыжкам. Глубокие темно-красные полосы просвечивали сквозь прозрачный материал, сверкая каким-то внутренним пламенем.
Брюки дополняла маленькая розовая блузка с золотыми пуговицами, не доходившая до талии. Под ее грудями оставалось добрых пять сантиметров голой кожи. Поясом служила золотая цепь, свисавшая до пола. Огненные волосы свободно падали на плечи. На каждой руке над локтями виднелось по пять золотых браслетов. Из-под брюк выглядывали пальцы с пурпурными ногтями.
Джек ошеломленно моргал.
Не успел он отдышаться, как Брайони стала подталкивать его к кухне. Она уже держала на руках взволнованного шнауцера. Приветствуя хозяйку, Гарри без колебаний выполнил свой коронный номер.
— Вы как раз вовремя. Мирна и я испекли отличные оладьи.
— Вы…
— Точнее, — Брайони уловила сомнение в его голосе и усмехнулась, — Мирна пекла, а я наблюдала. — Она засмеялась и потащила его дальше по коридору. — Вам нравятся мои шаровары? У меня такое чувство, будто я вылезла из кувшина арабского мага. Я почему-то утром проснулась в дрянном настроении, наверно, скучала без Гарри, и оделась ярко. Мирна пришла и объявила, что одежда не помогает. Помогает только еда. Вот мы и решили, что испытаем оба средства. И она испекла столько оладий, что можно накормить целую армию, и даже ее двойняшек. Ведь вы еще не ели?
Тараторя, она втолкнула его в кухню. Джек застыл на пороге, почувствовав неловкость. Он давно не бывал в гостях. Шесть лет он не знал, что такое вечеринка или званый обед.
— Вы знакомы с Мирной? Великолепно. Где Джессика? — Брайони не давала ему и секунды, чтобы опомниться. — В грузовике? Ох, Джек… Мирна, накорми мужчину оладьями, пока я приведу собаку. Джесс тоже заслуживает оладий.
Она ушла. Будто пылающий огненный шар выкатился в дверь.
Джек остался с Мирной. Оба с напряженным вниманием разглядывали друг друга. Мирна улыбнулась первой.
— Знаете, вам все-таки придется съесть оладьи, — предупредительно заметила она. — С Брайони так легче. Лучше уступить и сделать, как она хочет. А потом можно продолжать жить по-своему.
— Она деспотичная…
Джек произнес эти слова очень тихо, но Мирна услышала и тут же кинулась на защиту подруги:
— Ох, нет! Иногда кажется, что она хватает через край. Но это случается, когда она нервничает.
— А сейчас она нервничает?
— Да.
Молчание продолжалось целых пять секунд. Мирна изучала его с ног до головы. Обычно она видела этого мужчину только издалека. Он казался ей холодным и замкнутым. Но Йэн говорил, что Джек прекрасный товарищ, в устах Йэна это было высшей похвалой. И еще Йэн говорил, что жена Джека… Мирна даже мысленно не могла бы повторить такие слова. И она решила простить Джеку его замкнутость.
— Ешьте оладьи, — радушно предложила она и поставила перед ним тарелку.
