Дакота оперся головой о спинку софы и закрыл глаза. Жуткая картина возникала перед ним, стоило ему подумать о взрыве. Доводы рассудка не помогали. Ощущение было такое, будто в него воткнули нож и поворачивают его.
И Билл, и Фостер были людьми семейными. В одно страшное мгновение их жены стали вдовами, а дети — сиротами. При воспоминании о детях руки его сжались в кулаки.
Эти образы наполняли его сны, отнимали покой.
Почему он один выжил, а другие погибли? У него нет семьи, некому скорбеть о его уходе, никто не зависит от его любви, поддержки, утешения. Почему же он заслужил жизнь, а другие ушли?
— Расскажи мне о детях, — повторил Дакота свою просьбу.
— Ты упрямый осел, Уайлдер. Дети чувствуют себя прекрасно. Если хочешь знать, они довели всех до белого каления игрушками, которые ты прислал на прошлой неделе. Ты специально выбирал самые громкие?
Дакота прерывисто, глубоко вздохнул и немного расслабился.
— Верно я тебя понял? Еще пару недель ты не будешь скучать без меня?
— Не вздумай появляться здесь раньше, упрямый тупица, — рявкнул Лок и повесил трубку.
Дакота вернулся к остывшей пицце и теплому пиву. Он доел домашний пирог с бананами и клубникой, который миссис Макнамара заставила его взять несколько дней назад.
Так было с первого дня приезда в Бивер-Крик. Он нашел коттедж безукоризненно чистым, все комнаты проветрены, свежие цветы на кухонном столе, холодильник набит едой, рядом с цветами записка с добрыми пожеланиями. Он переставил цветы на холодильник, где они не мешали, бросил, не взглянув, записку в мусорный контейнер и заперся в коттедже.
Но когда еда кончилась, пришлось ехать в город.
Это была его первая ошибка.
Вторая ошибка — визит в бакалейную лавку Макнамары. Едва он вошел в дверь, как стал центром внимания всего семейного клана. Миссис Макнамара заставляла его брать книги и домашние пироги. Кузен Лока, Алекс, повез его в «Хонки Тонк» и представил местным мужчинам. Жена Алекса, Кэйт, и, кажется, все жители города взялись приглашать его на семейные барбекю.
А сейчас он попал в круговорот светской жизни Бивер-Крик, и ему предстоит играть роль благодетеля женщины, от которой к тому же он должен держать лапы подальше, пока она не решит, что пришло время завершить сделку.
Дакота вздохнул, взял роман Л.Э. Майклза, который дала ему миссис Макнамара, и начал читать.
Оглушающие взрывы «Сатисфекшн»[1] сотрясали парадную дверь дома Сары. Дакота постучал еще раз. Никакого ответа.
Так же можно оглохнуть! Он нажал на ручку двери. Неожиданно она легко подалась. Дакота тихо выругался. Эта женщина абсолютно лишена инстинкта самосохранения!
Под ритмы «Роллинг Стоунз» Дакота миновал гостиную и прошел в маленький закуток в тыльной части дома — там, вероятно, находился кабинет Сары.
И замер на пороге. Сквозь приспущенные занавеси в комнату проникали мягкие солнечные лучи, наполняя ее нежным розовым светом. От пола до потолка громоздились книжные полки, на которых разместилась стереосистема. Противоположную стену занимала красивая черная кожаная кушетка. Над ней — шесть больших постеров в рамках. Взгляд скользнул по всем шести. Одинаковый черный фон, в середине — кроваво-красные военные знаки отличия и белым заголовки: «Январь в Йоханнесбурге», «Февраль во Фрипорте», «Март в Мадриде», «Апрель в Анкоридже» и «Май в Макао». Внизу белым во всю ширину — Л.Э. Майклз.
Дакота на мгновение наморщил лоб, вспомнив разговор с миссис Макнамарой в ту грозовую ночь. Он прошел в комнату. За массивным письменным столом перед окном сидела маленькая фигурка. Он видел ее затылок, тюрбан — завернутые в полотенце волосы, голые ноги, обвившиеся вокруг стула. Казалось, она полностью погружена в работу. Глаза не отрываются от экрана компьютера, пальцы летают по клавиатуре. На секунду она отвлеклась, хлебнув из высокого бокала, и вернулась к экрану.
Взгляд Дакоты упал на изящный изгиб шеи. И вдруг его охватило неодолимое желание коснуться ее губами, вдохнуть нежный аромат полевых цветов, который всегда окружал ее.
Но вместо этого он подошел к стерео и выключил систему. В комнате воцарилась оглушающая тишина. Однако она продолжала стучать по клавишам.
— Ладно, Джон, тебе удалось бежать из турецкой тюрьмы. Что ты собираешься делать дальше?
— Душ и чистое белье были бы очень кстати, — прорычал Дакота.
Она взвизгнула и повернулась в кресле. Глаза от страха полезли на лоб. Рука прижата к груди.
— Ох, боже, прекратите! Не подкрадывайтесь ко мне. Вы до полусмерти меня напугали!
— Я мог бы напугать и больше. Вы не нашли ничего лучшего, как оставить дверь незапертой?
— Здесь никто днем не запирает дверь.
— С этой минуты вы станете исключением.
— Что вы здесь делаете в такую рань? — нахмурилась она.
— Рань? Солнышко, разве мама не научила тебя определять время?
Она посмотрела на часы и потрясенно перевела взгляд на него.
— Простите, я не нарочно. Честно. Я просто не имела представления...
— Расслабьтесь, Сара.
— Одна минута — и я буду готова. — Она вскочила с кресла.
— Пусть будет пять минут.
— Ох-ох. — Она застенчиво улыбнулась. — Знаете, когда я работаю, то порой становлюсь совсем чокнутой.
— Вы имеете в виду, когда разговариваете со своими персонажами и ждете от них ответа?
— Да, я... — Она замолчала и настороженно взглянула на него. — Вы знаете.
— Постеры и ваше обращение к Джону. А почему такая секретность?
— Это моя личная жизнь. Кроме моего редактора, литературного агента и Кэйт, никто об этом не знает.
— И кроме меня. Не беспокойтесь, я вас не выдам.
— Спасибо. — Она выключила компьютер и повернулась к нему.
Он окинул ее взглядом. Опять этот дьявольский голубой халат. В больших шоколадно-карих глазах сомнение и страх. В этот момент он опять почувствовал страстное желание в сочетании с щемящей нежностью. Он не раз флиртовал с женщинами, очаровывал их, доставлял им наслаждение в постели. Но никогда ему так не хотелось взять женщину на руки, ласкать, нежить ее.
Ему ни к чему такое чувство. Ни сейчас, ни в будущем.
— Вдохновение обычно приходит к вам под душем? — Он намеренно перевел взгляд от лица к телу.
Она проследила за его взглядом, одной рукой удержала на голове полотенце, другой подхватила халат у горла.
— Я сейчас переоденусь. Простите.
— О, не беспокойтесь обо мне. Я нахожу ваш халат очень сексуальным. Не говоря уже об удобстве. — Он уставился на плохо завязанный пояс.
Сара отступила к двери, пытаясь туже затянуть пояс и удержать на голове полотенце.
