— Как поэтично, — отозвалась она бодрым голосом. — Что ж, вам не откажешь в богатом воображении, если вы способны в такой сырой и сумрачный день вспомнить про солнечные лучи!
Он усмехнулся.
— В колледже меня прозвали мистер Фантазер.
Джулия засмеялась и поняла, что готова совершить страшную глупость. Но не могла остановить себя. И заговорила еще до того, как обдумала свои слова.
— Может, укроемся в доме от дождя, Бен? Во всяком случае, могу предложить вам чашку горячего кофе.
Он с минуту молча смотрел ей в лицо.
— С удовольствием, — произнес он наконец.
Глупо? Да она ведет себя просто как идиотка. Но теперь слово сказано, деваться некуда. Она повела его в дом.
— Этот «апфелькухен» испекла моя ученица. — Джулия принялась резать пирог, который Ирмгард насильно заставила ее взять домой.
— Выглядит просто потрясающе. Ну, так… расскажите мне побольше о книге, которую вы намерены написать.
У нее запылали щеки.
— Я начинала ее раз десять, но каждый раз бросала… Видимо, это все-таки не мое дело.
— Может быть, и нет. Некоторые люди расцветают поздно. — Он уселся за кухонный стол и подпер руками подбородок. — И не начинают писать до тех пор, пока не поймут, что пожили достаточно долго на свете и теперь им есть что сказать людям.
Джулия удивленно посмотрела на него.
— Вы говорите так уверенно. Вы знакомы с каким-нибудь писателем?
— Знаком. — Он по-мальчишески озорно усмехнулся. — Сейчас вы глядите на одного из них.
Джулия от удивления даже присела на табурет.
— Вы… вы писатель?
Он замахал руками, словно протестуя.
— Писатель — громко сказано, но у меня есть несколько книг по садоводству.
— Что вы имеете в виду под словом «есть»? Они опубликованы?
Он кивнул. «Скромен, — подумала она, — и это очень идет такому великану, явно сделавшему за свою жизнь немало замечательного».
— Я бы с удовольствием посмотрела на ваши книги. А они сейчас есть в продаже?
— Конечно, а также в библиотеках. Но я могу дать вам несколько книг, если желаете.
Она была искренне поражена.
— Сколько же их у вас?
— Восемь, — просто сказал он.
Восемь опубликованных книг! И это у человека, которого Бетани обозвала «странным типом, ковыряющимся в земле». Кристи, вероятно, знала об этом, ведь она частенько бывала дома у Бена. Видно, ей было известно многое про этого человека, вот только она никогда не делилась с ними своим знанием.
А почему она должна была сообщать им об этом? Джулия вспомнила, как ворчала, особенно в первый год после смерти Джея:
— Неужели ты не можешь побыть дома хоть немного, Кристи? Все время бегаешь к этому садовнику…
— Он мой друг и помогает мне пережить это дрянное время, — отвечала Кристи. — Ты, Эйприл и Бет держитесь вместе. А ведь он был и моим папой, и мне тоже жутко его не хватает. И уж если я могу урвать себе несколько минут покоя, копаясь в саду у Бена, то не собираюсь от этого отказываться…
Вспомнив об этом теперь, нарезая для Бена Вилсона яблочный пирог, Джулия испытала приступ раскаяния. Но ведь тогда бы она просто ничего не поняла. Теперь-то она видит, что это хороший человек, добрый и внимательный.
— Я должна извиниться перед вами, — неожиданно для себя выпалила она.
— За что? — Он был искренне поражен, — За то, что напустили на меня полицию? Если хотите знать, это было забавно.
— Нет, не за это. — Она положила кусок пирога ему на тарелку. — Долгое время я с неприязнью относилась к вам, и сейчас мне просто стыдно за это.
Он добродушно рассмеялся.
— Никаких извинений! Отлично знаю, что не слишком нравлюсь всем с первого взгляда. Я похож на неряшливого неуклюжего великана. Тем более что никогда не вылезаю из рабочей одежды. — От усмешки его лицо сделалось еще шире. — Мне лень гладить рубашки.
— Нет, дело не в одежде и не во внешности. Меня раздражало, что Кристи постоянно торчит у вас дома.
— А-а, — мягко сказал он. — Что ж, это естественно.
— Кристи постоянно твердила мне, что вы очень помогли ей, когда умер ее отец, — призналась Джулия. — И упрекала меня за то, что я не обращаю на нее внимания.
— Ее тогда просто переполняли ярость и боль. — Его глаза засветились сочувствием. — Вы оставались с ней, но ей… быть может, ей был нужен кто-то вроде меня, чтобы в каком-то смысле заменить отца.
— Я тоже так думаю. — Джулия понизила голос почти до шепота. — Вообще-то я обижалась на вас из-за того, что вы ей так нравились, а я была так одинока…
— Вам нет нужды объяснять мне это, Джулия. — От соседства с лампой от Тиффани в его зеленых глазах зажглись разноцветные огоньки. — Разве что вам хочется… если вам становится легче, когда вы говорите о тех днях.
Она задумалась.
— Нет, пока я оставлю это. В данный момент, когда приближается эта безумная свадьба, у нас найдется множество более важных тем.
— Да. — Он с наслаждением прихлебывал горячий кофе. — Надеюсь, вы понимаете, что я готов помогать вам во всем.
— Это очень любезно с вашей стороны. — Больше она не нашлась, что сказать. Ведь она просто предложила ему кофе и пирог, а теперь все оборачивалось невесть чем: признаниями, извинениями, даже исповедью о сокровенных мечтах. Джулия остро ощущала присутствие в кухне этого большого, доброго, сильного человека.
Она не хотела этого. Она даже и не думала о близости с каким бы то ни было мужчиной, по крайней мере в ближайшие годы. Верность Джею — она была в этом убеждена — означала строгость, когда нельзя и мечтать не только о любовных интрижках, но и вообще о мужчинах.
— Мне хотелось бы считать себя вашим другом. Не только другом Кристи, но и вашим, Джулия.
— Я понимаю. — Но все же она так и не могла понять, почему так остро отзывается на его присутствие. Ей с трудом удавалось оторвать от него взгляд. Хотелось смотреть в его глаза, такие добрые, с цветными пятнышками, ей нравилось, как его светлые волосы ореолом окружили лицо, когда он снял шляпу.
Боже, кажется, она потеряла всю свою твердость.
Потом она не могла сказать, как ей удалось от него отделаться. Она была «взволнована до глубины души», как любили выражаться в пятидесятые годы. Ей захотелось, чтобы этот человек ушел из ее дома, и каким-то образом ей удалось добиться этого.
Однако выдворить его с такой же легкостью из головы ей не удавалось.
После того как он ушел, поблагодарив за кофе и пирог, она с облегчением прислонилась к косяку входной двери, удивляясь, отчего так вся дрожит.
Несколько раз она посещала занятия у психолога, где ей объяснили, что большинство вдов тоскуют в основном без любви и интимной жизни, и предупредили, что в таком состоянии легко наделать немало ошибок, если позволить чувству одиночества возобладать над здравым смыслом. Тогда это утверждение вызывало в ней досаду, но немалая доля истины в нем все-таки была, и постепенно, долгими, темными и одинокими ночами она начала сознавать его справедливость.
