– Точно!
– Такой талант пропал!
– И в тебе, и в тетушке Аглае!
– Не скромничай, мама, ты бы тоже классно смотрелась с тиграми в клетке!
– А я?
– Нет, папочка, не обижайся, но я плохо представляю тебя с усами, в трико и с кнутом!
– Дуреха, у нашего папочки в молодости были восхитительные икры, он был бы неотразим в трико!
– А почему я должен быть с усами?
– Папа, у всех укротителей усы! Такие, острыми стрелками и нафабренные, как у Дали. Укротители всегда какой-то гадостью фабрят усы, чтобы лев не защелкнул пасть.
Марьет изогнулась с разинутым ртом, видимо изображая одновременно льва и укротителя, засунувшего голову в пасть.
– Львы же не дураки глотать всякую отраву!
От упоминания слова «отрава» враждующие тракты внутри моего живота перешли к еще более решительной схватке. Я едва заставила себя сделать несколько глубоких вдохов.
– А женщины фабрят волосы?
– Что же еще, папа?
– Ох, я бы не позавидовал твоим львам!
– Я их так понимаю, я с первого дня нашего знакомства чувствую себя прирученным зверем!
Стоп-стоп, а чей это голос?
– Тебя приручишь, Симон! Как же! Ты самый что ни на есть зверский зверь, Симон!
Слава Небесам! Это же вернулся Симон! Путь свободен!
– Миль пардон. – Я поднялась из-за стола. – Зов природы, так сказать...
И вся в испарине – только бы не взорваться по дороге! – понесла свою междоусобицу к дому, а за моей спиной Марьет продолжала упражняться в остроумии:
– Лично я никогда не вхожу в клетку без пистолета...
Глава 11, в которой я вернулась в сад
Какое счастье, что современная цивилизация позволяет оборудовать ванную комнату в деревенском доме не хуже «удобств» пятизвездочного отеля! Я умылась, прополоскала рот и подумала о том, что с наибольшим удовольствием я, пожалуй, растянулась бы сейчас на этом прохладном кафельном полу и даже вздремнула бы...
Чтобы облегчить себе дальнейшее пребывание за столом – да и оправдать в глазах будущих родственников свое чрезмерное отсутствие – я решила сменить тесную белую мини-юбку и узкую блузку на свободный сарафан, благо не поленилась прихватить его с собой вместе с купальными принадлежностями. К тому же и Марьет, и Катрин, несмотря на сверхъестественно торжественную трапезу, одеты весьма демократично – в цветастые балахоны. Кажется, Симон привез «девочкам» эти «оригинальные сувениры» то ли из Туниса, то ли из Перу.
В сарафане я ощутила еще больший комфорт, самое главное – благодаря оборке на груди я смогла избавиться от бюстгальтера. При общей незначительности моего телосложения у меня, как и у моей мамы, слишком большая грудь – размер С, даже почти D. Шарль находит это потрясающим, хотя лично мне такое несоответствие приносит сплошные неудобства: одежда либо тесна в груди, либо безобразно широка в спинке. С брюками дело обстоит еще хуже – у всех нормальных женщин разница между талией и бедрами составляет сантиметров двадцать пять, у меня же – сорок!
Затем идут ноги. Идут, идут и заканчиваются сухими щиколотками плюс стопа Золушкиного размера. Причем при росте сто семьдесят! Шарль считает потрясающим и это, но я-то ведь не могу ходить в одном белье! Дело поправимое, если пользоваться услугами портного, как моя мама. Но мама уже может позволить себе портного, а мне приходится пока все шить самой. Я умею! Даже пиджак на подкладке! И шитье – отличный тренинг для рук практикующего медика любой специальности. Однако оно отнимает слишком много времени...
Но самое ужасное – неизбежный бюстгальтер зимой и летом. Марьет, которой с ее подростковыми грудками он вообще не нужен, страшно завидует моему бюсту и считает, что я просто не могу избавиться от предрассудков. Но ведь дело не только в том, что я детский стоматолог и плохо представляю себе мотающиеся груди над раскрытыми челюстями пациента, а еще и в том, что даже при быстрой ходьбе, не говоря уж, к примеру, о беге или о танцах, мне просто-напросто больно!
Сейчас я не собиралась ни бегать, ни танцевать, а лишь тихо сидеть за семейной трапезой, поэтому без колебаний сунула кружевное пыточное устройство в пакет с остальной одеждой, расправила оборку на груди, прошлась расческой по волосам, капнула духов на запястья и неторопливо – легкими шагами – направилась в сад.
– А я говорю, что имя Пьеро ему не подходит! Он Казимир! Он красавец! – настаивала мама Шарля. – О, вот и ты, моя девочка! Прелестный наряд, тебе так идут все эти романтические рюши. Ну хоть ты скажи им, что Пьеро не может быть красавцем! Красавец, значит, Казимир! А Пьеро – это что-то такое меланхолично-унылое, декадентское, без огня... Ну что ты молчишь, Вив? Разве я не права? Ты когда-нибудь видела, чтобы хоть один Пьеро был энергичным и красивым?
Льняные кудри, летящие на ветру, безупречные черты лица, улыбка, губы, темно зеленые глаза, искрящиеся силой и страстью, руки античной работы, именно такими руками Аполлон натягивает свой лук... Фф-у-у, ну и видение!.. Я шумно потянула в легкие воздух. Хорошо, что я успела вовремя опуститься на стул, и хорошо, что у меня уже прочищены внутренности. Или именно оттого, что они прочищены, моим мыслям вздумалось порхать где попало? Я сделала еще несколько глубоких вдохов и выдохов, но неприятный спазм не отпускал. Мало того, вместе с видением Пьера внутри меня малопристойно забили крыльями бабочки...
– Что с тобой, Вив? – забеспокоился Шарль. – Ты так тяжело дышишь...
– У нее случайно не аллергия? – предположил его отец.
– Раньше у Вив никогда не было аллергии, папа!
– Ну и что? – сказал Симон. – У меня тоже раньше не было, а теперь есть. На виноградный сок.
– Как же ты пьешь вино?
– На вино у меня нет, только на сок. Сбегать в машину за таблетками?
– Если не аллергия, то жар точно! – подытожил отец.
– Вив, может, переберешься в дом? Полежишь на диване?
– Ты не спрашивай ее, сынок, бери и неси!
Продолжая судорожно глотать воздух, я замахала руками.
– Видишь, Шарло, не хочет. Я пошел за таблетками!
– Нет-нет, не нужно, – наконец-то выдавила я. – Это просто, просто... – Я беспомощно перевела дыхание.
– Конечно, никаких таблеток не нужно. – Катрин многозначительно посмотрела на меня и с тем же выражением переглянулась с Мари. – Это все жара. Я сама задыхаюсь с самого утра.
Я старательно закивала.
– Если хочешь полежать, не стесняйся, иди в дом, приляг, – сочувственно предложила она. – Здесь все свои, все понимаем.
– Нет, правда все хорошо, Катрин. Все уже прошло. – Я облизнула пересохшие губы.
Шарль улыбнулся и наполнил мой бокал.
