сделать ему хоть что-то приятное.
Может, он и не желал меня, но у него не было проблем с тем, чтобы толкнуть меня на траву и овладеть мной, точно так же, как и не было проблем с поцелуем этим утром. И я хотела большего.
Я не хотела платонического брака. Только не с ним. И я подозревала, что на самом деле он сам этого не хотел. Неужели он думает, что мы сможем соблюдать целибат до конца наших дней? Или он полагает, что мне достаточно одного раза за жизнь? А он будет получать удовольствие тайком, с другими женщинами? Ну уж нет.
Преисполненная новой решимости, я встала из-за стола и помогла миссис Маккензи убрать посуду — хотя она и просила меня этого не делать, — а затем отправилась на поиски Кона, чтобы сообщить ему о своем решении. Однако его поблизости не было, а это означало, что он, должно быть, все еще в коттедже на берегу озера. Он дал понять, что в коттедж входить нельзя, и это раздражало. Хотела броситься туда, просто чтобы доказать, что он не может указывать мне, что делать, но я решила, что не в этот раз.
Я предпочла скоротать время в библиотеке. Это была небольшая, но уютная комната с книжными полками вдоль стен и креслом у окна, заваленным подушками. Не в силах удержаться, я схватила книгу и свернулась с ней калачиком, проведя вторую половину дня за чтением, пока меня согревало солнце.
Должно быть, я задремала. Открыв глаза, я наткнулась на неодобрительный взгляд Кона. Он стоял у окна, глядя на меня сверху вниз, скрестив руки на широкой груди.
— Я потратил не меньше получаса, разыскивая тебя, — сказал он ледяным тоном. — Миссис Маккензи скоро будет подавать ужин.
Я приподнялась в кресле, мое сердце бешено колотилось. Для предстоящего разговора я хотела быть готовой и уравновешенной, а не сонной и захваченной врасплох.
Кон развернулся, намереваясь уйти. Я остановила его:
— Подожди. Мне нужно с тобой поговорить.
Кон оглянулся, его взгляд пронесся по мне, как зимний ветер. Мое красное платье было измято, волосы в беспорядке. Удивительно, но его холодный взгляд задержался на моей груди, — ткань сползла, выставив напоказ кружево бюстгальтера, а затем взгляд скользнул ниже, туда, где шелковый подол задрался, обнажив бедро. Инстинктивно я потянулась поправить ткань, затем остановилась. Потому что в его глазах больше не было льда, в них был жар. У меня перехватило дыхание. Воздух между нами стал наэлектризованным. На сильной челюсти Кона подергивался мускул, его глаза сверкали темным огнем.
Кон хочет меня?!
Дикий, опьяняющий жар охватил меня, когда я осознала, что вызвала у него желание. Не кто-нибудь, а именно я — невысокая, невзрачная простушка Дженни.
Во рту у меня пересохло, пульс зашкаливал. Я думала, что мне придется потрудиться, чтобы убедить Кона на полноценный брак, но, возможно, я ошибалась. Чтобы проверить эту догадку, я наклонилась поправить платье, позволяя ему видеть мою едва прикрытую кружевом грудь. Я взглянула на Кона из-под ресниц и убедилась, что уловка сработала.
Меня охватил трепет, жаркое волнение воспламенило тело. Неужели я действительно способна заинтересовать его? Или ему просто нравиться смотреть на женскую грудь?… Мама всегда говорила, что мужчин легко привлечь платьем с глубоким вырезом. Я отогнала эту мысль. Не имело значения, была ли это я или нет; что имело значение, так это власть, которую давала мне моя женственность. И хотя казалось неправильным использовать ее, это все равно была власть. И у меня никогда раньше ее не было.
— В чем дело, Дженни? — спросил Кон. Его голос был уже не таким холодным, как секунду назад.
Я медленно поправила шелк на груди, не упуская из виду, как его взгляд следует за движением моих рук.
— Я думала… — сказала я с придыханием, — о твоем предложении руки и сердца и об отъезде, и решила, что, возможно, я немного… поторопилась.
Константин замер:
— Что ты сказала?
Я расправила плечи и посмотрела ему прямо в глаза.
— Я передумала. Не хочу возвращаться в Лондон. Думаю, я приму твое предложение и выйду за тебя замуж.
Константин
Дженни стояла спиной к окну, красное шелковое платье облегало ее изгибы, каштановые локоны спадали на одно плечо. Я должен был сосредоточиться на том, что она сказала, потому что это было важно. Но я был слишком взволнован, после того как увидел Дженни, пробудившуюся после полуденного сна. Я не на шутку возбудился, глядя на ее обнажившееся бедро и кружевной бюстгальтер в вырезе платья. Я смотрел на нее, не сводя глаз, пока Дженни не поправила подол.
В ту ночь, когда мы занимались сексом, я не видел ее обнаженной. Она была в платье, которое ей не шло, и все, что я хотел сделать, — это раздеть ее догола, увидеть ее великолепие своими глазами. В ту ночь на раздевание не было времени, теперь же время было. Я представил, как развязываю пояс на ее талии и позволяю платью упасть на пол, любуюсь ее грудью, едва прикрытой красным кружевом, поглаживаю атласные изгибы, пробую на вкус…
— Ты ведь слышал меня, не так ли, Кон?
Я моргнул, безжалостно обрывая свои фантазии и снова обращая внимание на Дженни. Потому что да, то, что она сказала, было важно. Жизненно важно.
— Ты передумала, — сказал я, — ты все-таки хочешь выйти за меня замуж, верно?
Ее щеки вспыхнули, как будто она прочитала мои мысли и увидела все, что я хотел с ней сделать, теплые карие глаза потемнели.
— Да, — сказала она, — я думала об этом. Это неправильно, что наш ребенок не будет знать тебя. Я никогда не знала своего отца, и, возможно, если бы он остался, все могло бы быть по-другому.
Электрический ток, пробежавший по телу, казалось, зарядил каждую частичку меня. Мое сердцебиение участилось, мое тело напряглось, словно от предвкушения. Я хотел ее. Я хотел растить своего ребенка. Я хотел семью. Я хотел всего.
Но я не могу. Нужно отослать ее подальше, потому что это лучший вариант.
— Я уже сказал, что обеспечу тебя. Брак — это не обязательное условие.
— Я понимаю, — ее ресницы затрепетали, — но дело не только в том, что наш ребенок нуждается в отце. Я думаю, ты тоже захочешь… растить ребенка.
Каждый мускул в моем теле болел от напряжения, от тоски, потому что Дженни была права. Я понятия не имел, каким отцом буду, но точно знал, каким отцом я не желаю быть.
— Очень
