Несмотря на то, что меня распирает от злости трусы, моментально промокают насквозь. Да сколько можно?! Бесит!
— К блядям своим иди. И имей их как хочешь. Хоть по-быстрому, хоть медленно и со вкусом. Мне пофиг.
Серые глаза недобро прищуриваются:
— Я бы с радостью, да все заняты сегодня. Приходится перебиваться подножным кормом.
— Ах ты, свинья, — замахиваюсь, чтобы влепить пощечину, но он оказывается проворнее и отскакивает в сторону
Нагло закидывает в рот помидорку черри и, сделав под козырек, уходит из кухни, оставляя меня наедине с моим внутренним вулканом, который вот-вот затопит все вокруг раскаленной лавой.
— Ненавижу, — шиплю сквозь плотно стиснутые зубы.
Пока я борюсь с собственными демонами, Егор одевается и выходит в прихожую.
Беру эмоции под контроль и, сложив руки на груди, иду его провожать. Мне даже удается растянуть губы в снисходительной улыбке.
— Все, поскакал, козлик?
— Угу, — не глядя на меня, надевает кроссы, завязывает шнурки.
— Бабы не дремлют.
— А то! Как же без них.
Надевает куртку, застегивает, накинув на макушку капюшон, и выглядит так, будто ему похер на все. Берется за ручку, явно намереваясь уйти не попрощавшись, и я, глядя на его широкую спину, не выдерживаю.
— Какой же ты мерзавец, Малов.
Останавливается, так и не открыв дверь.
— Ты мне скажи, на хрен мы вообще женились, если для тебя смысл жизни вот так, задрав хвостик, носиться от звезды к звезде?
Выдыхает через силу и оборачивается. Взгляд такой, что у меня душа в пятки проваливается. Аж пячусь на несколько шагов назад:
— А ты у нас, значит, святая?
Не понимаю ни слов, ни интонации:
— У тебя какие-то претензии?
Хмыкает, будто офигевая от моих слов.
— Ну ты и…звезда, Леночка.
— Если есть что сказать, просто скажи, — тут же вскидываюсь я
— Сказал бы, да фиг ли толку.
— Егор!
— Что Егор? — цедит сквозь зубы, — думаешь, я не в курсе твоих развлечений?
— Чего блин? Ты вообще охренел?
Он неспешно хлопает в ладоши:
— Браво. Пять баллов за спектакль. Возмущение отыгрываешь просто на ура, — сейчас точно взглядом зарежет, — жаль, доказательства просрал, а то бы в нос тыкнул. Даже интересно посмотреть, как бы выкручивалась.
— Знаешь, что Малов, — протискиваюсь мимо него и распахиваю дверь, — убирайся. Чтобы ноги твоей тут больше не было.
Перекладывать вину на меня я не позволю, и слушать всякий бред не собираюсь.
— Кстати, это тебе, — достает из рюкзака серую коробку, перетянутую розовой лентой, и небрежно плюхает ее на тумбочку, — с прошедшим новым годом, святоша.
И уходит.
Я запираю за ним дверь, звонко отбивая дробь зубами. Все тело ходуном ходит. Руки как у старого пьяницы, которому давно не наливали.
Полумертвая, растерзанная, я беру несчастную коробку и открываю ее.
Там точно такие же пирожные, как те, за которыми я ходила утром. Пять штук. Как мне и хотелось.
Глава 8
После его ухода я мечусь по квартире и матерюсь в голос.
Охренел мальчик! Просто в край охренел! Из той категории людей, а которых все кругом виноваты, а они солнышки желтые и пушистые, и вообще котики, у которых лапки.
Капец. Очень хочется прямо сейчас поймать этого котика, и отчекрыжиить ему бубенцы, чтобы не метил, где не попадя.
— Наглец, — выкидываю несчастные пирожные, — свинья.
Сам все похерил, распылил на мелочи, а меня во что-то носом собрался тыкать.
Кто бы знал, как я зла. Еще чуть-чуть и из всех щелей огонь повалит.
Скотина!
Предатель!
Говнюк инфантильный!
От негодования аж дымлюсь.
Как я вообще могла с ним связаться? Неужели сразу не понятно было какой он? Как вообще такой дурой можно было быть? Не замечать очевидного?
Меня бомбит, кидает из стороны в сторону. Я настолько заведена, что готова ему позвонить и продолжить ругаться.
— Были бы доказательства в нос бы натыкал, — зло передразниваю его слова, — только тыкать и умеет. Брехло собачье!
Очень удобно придумал: сказал бы, но вот беда доказательства потерял.
Ага, сейчас. Просто невероятное совпадение. Наверное, виноваты супер-воры, которых хлебом не корми, дай украсть какие-то мифические доказательства выдуманной вины. Конечно. Я же клуша полная, мне же только такую лапшу на уши вешать и можно.
Злюсь еще больше. Бешусь.
На нервах за раз уминаю все пирожные, которые принес бывший муж. Не пропадать же добру. И жопа у меня точно от них не вырастет, ибо внутри такая топка полыхает, что все калории мигом превращаются в пар.
И вот хожу я по квартире, ругаюсь и спорю в голос, с трудом останавливая себя от звонка и новых разборок, а потом, как-то ненароком в голове всплывает мысль о том, что старый телефон Малова у меня.
Я уже и забыла про него!
Тут же вскакиваю, несусь к шкафу и выковыриваю мобильник из дальнего угла.
Вдруг эти его «доказательства» там? Смешно.
Очень хочется разоблачить мерзавца, поэтому торопливо включаю «вкл», но трубка слишком долго валялась без дела, поэтому успела снова разрядиться.
— Да что б тебя, — рычу и ставлю на зарядку, — бесишь!
Чтобы как-то скоротать время и переключиться, я принимаюсь намывать полы. Универсальное средство, чтобы выплеснуть бешенство. Пока трешь, то голова закружится, то поясницу защемит, то в мягкое место кольнет – и сразу уже как-то не до ворчания.
Разгоняюсь настолько, что отдраиваю всю квартиру. Дважды.
Хотя на самом деле я просто тяну время. Откладываю на потом неприятный момент, потому что за ребрами маленький неуверенный червячок тихо нашептывает: а вдруг действительно где-то накосячила? Ну, вдруг?
Не хочу, но начинаю перебирать в голове наши с Егором моменты, нашу жизнь. Вроде нормально все было. Трусы у меня всегда красивые были, настроение хорошее. Правда готовила хреново, но не из-за еды же все это началось? Бред.
Спустя полтора часа все дела переделаны, поэтому забираю мобильник, сажусь в кресло, подтянув колени к себе, и начинаю расследование.
Удивительно, но со времен нашего брака, Малов так и не потрудился изменить пинкод.
— Тем хуже для тебя, — злорадно шепчу и с головой ныряю в чужое цифровое пространство.
Стоит только загрузить телефон, как начинается бедлам. Шквал сообщений во все мессенджеры, уведомления. Мобильник ни на секунду не затыкается, надсадно пикая на каждое входящее. Я психую и отключаю звук.
Откуда начать поиски?
Конечно, с фотографий. Где, как не там, хранить самые жесткие улики.
Зайдя в нужный раздел, я прокручиваю цветные изображения. Какие-то снимки с рабочих поездок, какие-то коты… Зачем Егору коты? А хомячки зачем? Ладно, хрен с ними, листаю дальше.
Изучаю, не ожидая подвоха, а потом раз и фотки нашей семейной жизни. Как мы в лес ходили, как в ресторане сидели, как на катере по Волге катались. А потом и вовсе выскакивает наша первая семейная фотография — в кадре две руки с кольцами и больше ничего.
У меня защемило. То ли от возмущения, то ли от тоски. Потому что у меня таких фоток не осталось, и я понятия не имею, зачем он это хранил.
— Дурак какой-то! — ворчу, торопливо пролистывая дальше.
Потом фотки с каких-то посиделок, еще со времен, когда мы с ним были не знакомы. Потом старые зимние фотки. А потом…
Потом Новый год. И Малов в красных труселях и с бородой.
— Погоди-ка…
Схватив свой мобильник, я открываю последнее анонимное послание, которое получила в новогоднюю ночь.
Так и есть! Тот же самый антураж, те же труселя. Разница только в том, что мне их прислали как свеженькие, а у Егора в телефоне они датированы прошлым новым годом.
— Не поняла.
Сверяюсь еще раз, пытаясь найти различия. Но их нет! Это фотки одного и того же события.
— Что за ерунда?
Силюсь понять. Но ни фига не выходит. Только в груди начинает пульсировать тягучая боль.
