— Тогда ты еще не понимала, что значит «непокорная».
— Тогда мне было четыре года, и я, конечно, не понимала. Слово казалось слишком длинным и глупым, чтобы обозначать что-нибудь хорошее. Ты будешь мыть или ополаскивать?
— Как пожелает дама.
— Тогда я буду ополаскивать. — Она встала к раковине. — Ты знаешь, до того дня я считала себя хорошей девочкой. После же стала вести себя вызывающе и позволяла себе многое.
— Могу поспорить, ты была террористкой.
— Да, — со смехом призналась Джесси. — Наверное.
Она отчетливо вспомнила, словно это было только вчера, как она спросила у старшего брата Хоустона, что значит «непокорный». Стараясь объяснить, он показал на щенка. Счастливый и неуклюжий, он повсюду семенил за ними. А потом присел, наделал на полу лужу и побежал, оставляя за собой мокрые следы. Ей тогда очень понравился этот пример.
— Выяснив, что значит «непокорный», я поняла, что это описание ко мне очень подходит. Иногда я даже была рада, что не такая, какой меня хотели видеть родители. Бедная Ребекка. Я приобрела свободу, а она ответственность.
— Ей это не нравилось?
— Иногда. Ребекка очень мягкая и добрая. Она всегда была готова жертвовать собой, и это делало ее очень уязвимой. Мне приходилось заботиться о ней, поскольку сама о себе позаботиться она не могла. Она была мамой для всех, а я для нее.
На месте Ребекки следовало быть ей. Никто бы не удивился, когда в один прекрасный день выяснилось, что она беременна и отказывается объясняться по этому поводу. Все бы восприняли это как очередную проделку Джесси. Но она не забеременеет. В отличие от Ребекки Джесси не могла иметь детей.
Чувство вины растаяло, уступив место печали. Еще некоторое время она стояла, повернувшись спиной к Диллону, продолжая думать о себе. Она еще никому не рассказывала об этом. И почти никогда об этом не думала, спрятав все глубоко в себе. Она отдала бы все на свете только за одну надежду, что когда-нибудь у нее родится ребенок. Только один маленький ребенок, которого она сможет назвать своим. Она хотела этого больше всего на свете. Но именно этого у нее не будет никогда.
— Джесси! — Диллон коснулся ее плеча. — С тобой все в порядке?
— Все отлично.
Джесси умела владеть собой. Она повернулась к Диллону с улыбкой, которая была способна сиять сквозь холод, ветер и дождь. Привыкнув улыбаться, когда устала до изнеможения, она могла улыбнуться и тогда, когда сердце разбито.
— Мы закончили?
Диллон взял у нее из рук блюдо и поставил его на сушилку.
— Да. Если хочешь, отдохни на кушетке, а я поставлю какую-нибудь музыку.
Джесси смотрела на него из-под ресниц, боясь взглянуть прямо. Она уже поведала ему секреты, которыми не делилась ни с одной живой душой, кроме Ребекки. С ужасом заметила, что хочет рассказать и то, что еще не успела разболтать.
Диллон обнял ее за талию. Этот жест был и покровительственным, и властным. Хотя он и обещал вести себя невинно, но оставался мужчиной. Когда они вошли в комнату, она высвободилась и с удовольствием опустилась на мягкую, кожаную софу. Диллон направился в отгороженный гардинами угол. Не поддаваясь искушению посмотреть на него, она укрыла ноги лежащим на софе шерстяным платком.
Из-за гардин раздалось шипение и поскрипывание, и наконец полились звуки свинга. Ностальгическая музыка придорожных салунов смешалась с потрескиванием горящих в печи поленьев. Когда звук шагов Диллона известил о его приходе, Джесси больше не могла бороться с искушением. Она села на кушетке и посмотрела на него.
— Кто это?
— Боб Уилс и «Техасские повесы». — Он примостился на краешек рядом с ней. — Купив дом, я обнаружил на чердаке этот патефон и чемоданчик с пластинками.
Джесси не успела отодвинуться, как он снова обхватил ее сзади руками и прижал к себе. Потом продолжил рассказ:
— Это настоящее сокровище. В чемоданчике было все, от Мадди Вотерса до Перри Комо. Это натолкнуло меня на мысль не спешить с перестройкой дома, не нарушать стиль.
Джесси расслабилась в его крепких объятиях.
— Ты купил дом вместе с этой мебелью?
— Нет. Кое-что я приобрел на распродаже. А многое — подарки женщин, которые хотели поразить меня своим мастерством домашних хозяек.
— Похоже, это им не очень удалось.
— Не хочу показаться неблагодарным, но умение вязать шерстяные платки для меня не самое важное в женщине. Когда я буду выбирать спутницу жизни, то не стану проводить между кандидатками конкурс, кто лучше испечет яблочный пирог.
Джесси затаила дыхание, боясь выдать охватившее ее волнение. Она делила всех мужчин на две группы: на тех, кому нравится Ребекка — лучшая мама на свете и непревзойденный изготовитель яблочных пирогов, и на тех, кому нравится Джесси, потому что она красива. Мужчин, казалось, не интересовало, есть ли у нее какие-нибудь достоинства, например преданность, ум и сердце, способное любить. Казалось, это никому не нужно.
— Кого же ты ищешь, Диллон? — наконец спросила она, помолившись про себя, чтобы он оказался не таким, как все.
— Это трудно передать словами. — Он коснулся ее волос.
— Попробуй.
— Тебе не понравится. То, что я хочу, — очень эгоистично.
— Очень эгоистично? — едва слышно переспросила она.
— Очень! Так же эгоистично, как держать этот коттедж исключительно для себя.
— Это ни о чем не говорит. Каждому хочется иметь свой дом. В этом нет ничего эгоистичного.
— Ты не права. — Он еще плотнее прижался к ней. — Я купил дом, чтобы организовать здесь ранчо для трудных подростков, а вместо этого живу здесь один, используя его для собственных нужд, для собственного удовольствия.
— По-моему, ты преувеличиваешь. Это всего-навсего дом, и каждому позволено его иметь.
— А если я хочу от женщины того же самого?
— Что ты имеешь в виду? Женщину, о которой никто не знает? Которую ты будешь держать исключительно для себя и приезжать к ней только тогда, когда нужно тебе? Как ты приезжаешь в этот дом?
Он нежно провел рукой по ее плечу.
— Мне нужна женщина, которая сможет заставить меня забыть остальной мир. Хотя бы ненадолго.
Ее тело принимало его нежные прикосновения, но мозг упорно сопротивлялся.
— Тебе нужна больше, чем любовница. — В ее холодном голосе зазвучала странная смесь желания и злости. — Прекрасная женщина для мужчины, уже женатого на карьере.
— Нет, Джесси, я хочу еще большего, — прошептал он. — Я хочу жить так, как живут все мужчины. Я хочу, чтобы вечером, когда я вернусь с работы, меня ждала хорошая жена и маленькие дети, которых я качал бы на коленях.
