Господи, хоть бы все перестали говорить, какая она счастливая! Она не ощущала решительно никакого счастья. Гвендолин казалось, что она попалась в силки. И с каждым новым платьем, подаренным принцем, запутывалась в них все больше.
Она оглянулась на удобно устроившегося на диване «жениха». Три верхние пуговицы его рубашки были расстегнуты, позволяя любоваться сильными мышцами его груди.
Гвендолин попыталась не думать о том, как приятно было бы провести пальцами по его обнаженному торсу, поглаживая твердые мускулы. Ее и так уже слишком сильно влекло к нему.
— Я глубоко ценю вашу щедрость, ваше высочество, но мне не нужно столько дорогих нарядов.
— Мне доставляет удовольствие одевать вас, — лениво протянул он. В его черных глазах сверкал собственнический огонек.
Гвендолин тяжело сглотнула — ей решительно не нравился этот огонек, так же как и напрасные расходы на платья, которые она никогда не наденет. Она скроется из страны раньше, чем будет готово хотя бы одно из них.
— Вы очень великодушный человек.
— И очень гордый.
Ее встревожила его странная интонация. Принц выглядел томно-расслабленным, и все же Гвендолин было неспокойно. Послышалось ей или на самом деле в его голосе прозвучали угрожающие нотки?
Она уставилась в пол, заметив краем глаза, что ее обернули в последний образец — нежно-зеленый, который ей всегда нравился и больше всего шел к ее рыжим волосам.
— И из этого тоже, — произнес Нараян Бахадур, прерывая молчание. — Это мой любимый цвет.
Слава Богу, сеанс скоро закончился. Дизайнер низко поклонилась принцу, поблагодарила его за оказанную честь и удалилась, прихватив с собой ассистенток. Будущие супруги остались наедине.
Гвендолин услышала щелчок мягко закрывшейся двери, но продолжала стоять, где стояла, чувствуя себя глупо и неловко.
— Какое же из них будет моим свадебным нарядом? — спросила она, поворачиваясь к Нараяну Бахадуру. Потом все же спустилась с возвышения.
Принц наклонил голову.
— Это имеет какое-то значение?
Нет. Конечно нет. Она просто пытается вести светскую беседу, чтобы разрядить напряженную тишину. Все равно ей не доведется надеть ни одно из этих платьев.
— Вы сердитесь на меня.
— Совсем нет. — Он протянул к ней руку. — Подойдите. Садитесь, чтобы мы могли поговорить с удобством. — Она хотела опуститься на диванчик напротив, но он покачал головой. — Нет, сюда. — И указал на место рядом с собой.
Когда Гвендолин осторожно присела, он спросил:
— Вам удобно?
Она решила проигнорировать едва уловимую насмешку в его голосе.
— Да.
Может, он и не сердился, но определенно что-то задумал.
А Нараян Бахадур тем временем пристроил ей за спину одну из роскошных парчовых подушек.
— Так лучше?
— Мне и раньше было удобно.
— Конечно. Но немного лишней роскоши и наслаждения никогда не повредит. — Он закинул руки за голову и безмятежно принялся разглядывать ее лицо. — Вам понравился сеанс?
— Мне кажется, я уже говорила, что не очень увлекаюсь нарядами.
— Странно, а светская хроника восхваляет ваш вкус и тонкое чувство моды.
Безусловно, но все это было написано не о ней, а о Беатрис. Да, она сама не одержима модой, а просто имеет собственный ярко выраженный стиль. В семье всегда смеялись, что еще в коляске Беа вечно дергала чепчики, чтобы они изящно сидели. А теперь публика упивалась фотографиями молодой трагично овдовевшей леди Страттфорд.
Гвендолин же такое внимание казалось крайне обременительным. Она скорее готова была просидеть весь день в библиотеке, разыскивая позабытую цитату из Вергилия, чем отправиться по модным бутикам за покупками.
— Мне всегда казалось очень трудным непрерывно заботиться о поддержании имиджа. К сожалению, слишком уж много внимания уделяется внешнему облику. Лично я, ваше высочество, не люблю постоянно беспокоиться о новых течениях в моде и беспрестанной смене туалетов, когда в мире происходит столько интересных и важных событий.
— Вы постоянно удивляете меня.
Принц улыбнулся, и его улыбка была искренней. Она играла не только на губах, но в прекрасных черных, как зрелые маслины, глазах. Невыносимо привлекательных…
От волнения у Гвендолин пересохло во рту. Он выглядел таким расслабленным и одновременно уверенным в себе и необыкновенно сексуальным.
— А это хорошо?
— Да. — Улыбка растаяла, но глаза остались теплыми. Они говорили об остром уме и, как ни странно, способности к состраданию. Ему определенно пойдет быть монархом. — Вы знаете, почему я выбрал вас, миледи?
Гвендолин было очень трудно сосредоточиться на смысле слов, когда он так смотрел на нее. Ее переполняло слишком много эмоций, совершенно неуместных в данных обстоятельствах.
— Мне казалось, что вы хотели жениться на хорошо образованной английской аристократке.
— Но в Великобритании очень много незамужних образованных аристократок. — Он поколебался, тщательно выбирая слова. — Я предпочел им всем вас, потому что отношусь к вам с уважением. Верю в то, что вы похожи на меня. Понимаете, что такое ответственность за тех, кто зависит от вас. И решил, что ваша преданность и верность сделают вас идеальной супругой.
Гвендолин едва дышала, словно на грудь положили булыжник. Он все перепутал. Ответственность — это неотъемлемая черта Беатрис. А ее собственная преданность распространялась лишь на членов семьи. Именно поэтому она сейчас здесь.
— А вы не боитесь, что я могу сбежа… не выполнить взятых на себя обязательств?
— В первый же раз вы этого не сделали.
Нет, конечно нет. Беатрис не пренебрегла своими обязательствами перед негодяем мужем. Потому что она ответственная Беатрис, а не бунтарка Гвендолин. С самого детства она была озабочена тем, чтобы поступать правильно и справедливо. Гвен же чуть с ума не сходила, пытаясь понять, как ее маленькая сестренка с ходу определяет, что правильно, а что — нет.
Она же должна была все выяснить, задать массу вопросов, протестировать все возможные последствия, прежде чем прийти к какому-либо выводу. В ее мире не было понятия «правильно», а только «честно». Именно поэтому она и чувствовала сейчас себя так ужасно. Потому что собиралась поступить в высшей степени бесчестно по отношению к принцу Нараяну Бахадуру.
— Браки, заключенные не по любви, а по расчету, могут быть очень счастливыми… Часто бывают счастливыми, — задумчиво произнес он. — Мои родители поженились по воле своих родителей и прожили вместе больше сорока лет.
— Значит, им повезло.
— Ваши дядя и тетя, насколько мне известно, пошли к алтарю, тоже повинуясь решению родителей, и живут вместе по сей день. Может, вы скажете, что они не привязаны друг к другу?
