— Просто хотела тебя предупредить, чтобы ты была поосторожней. И ничего не рассказывай другим, там все коллеги как на подбор. Пойдем, заберем какую-нибудь макулатуру для вида.
С этими словами она направляется в сторону архива, и мне ничего не остается, как последовать за ней. Разрыв отношений с Громовым все-таки наложил серьезный отпечаток на моем доверии людям. Вместо того, чтобы порадоваться тому, что Юля решила мне помочь и предупредить о Жанне, я задаюсь вопросом: какого черта она это делает? Какую выгоду преследует?
Как бы там ни было, я решаю пока держать язык за зубами и не делиться лишней информацией. Понаблюдаю, поизучаю эту Юлю, а там уже видно будет, за кого она играет: за светлую сторону, где находится беременная Яна, или за темную, где притаилось зло в виде взбешенной фурии Жанны.
— Гром, ты чего такой напряженный?
Витька Смолов останавливается возле ворот, пока тренер объявляет передышку.
Напряженный, это еще мягко сказано. Я чувствую себя сплошным средоточием нервов. А все из-за появления одного человека.
— Это из-за Дурова?
Перевожу удивленный взгляд на Витька. Я и подумать не мог, что за вечным дурачеством и шутками, может скрываться такая проницательность. Или у меня все на лбу написано?
— Да, брось, я сразу понял, что вы с ним в контрах.
Выходит, что на лбу.
— Это в прошлом, — роняю я сухо, растегивая липучку на вратарских перчатках.
Фирменные, между прочим, отец подарил, когда меня наградили званием лучшего игрока в прошлом году. Он вообще становился щедрым на подарки и на похвалу, стоило мне оправдать его ожидания.
— Если все в прошлом, то почему на тебе лица нет?
Мне хочется нагрубить Витьку, поставить его на место, мол, не лезь туда, куда тебя не просят, но что-то проскальзывает в его взгляде, что я не могу это сделать. Вместо этого решаю просто промолчать. Сам отстанет. Поймет, что со мной разговор не клеится, что собеседник я плохой и отстанет.
— Ладно, здесь не самое лучшее место для разговора по душам…
Отлично, я рад, что ты понял, Смолов.
— …Предлагаю сходить сегодня вечером куда-нибудь и обсудить всю эту ситуёвину. Посидим, выпьем пива.
Не тут-то было, переоценил Витька.
— Я не пью.
— Так, я тоже, — лыбится Витька и тычет меня кулаком в плечо. — Но под раков Османа сам бог велел кружечку пенного пропустить.
— Кто такой Осман?
— Мой старый кореш с Кавказа. Славный малый. Держит тут неподалеку одно неплохое заведение, к своим там особый подход.
Я вспоминаю паб Тоция. Лучше вряд ли может быть. Ну так меня и никто не просит сравнивать, меня просто приглашают развеяться.
Сидеть одному в пустой квартире — так себе перспективка.
— Ну хорошо. Уговорил.
Улыбка на лице Витька становится шире.
— Я знал, что ты нормальный чувак. Сразу после трени и пойдем.
Он снова тычет в меня кулаком, словно мы уже успели подружиться, и отъезжает в сторону центра арены, резво перебирая коньками.
А я понимаю, что в чем-то даже завидую его лёгкости, тому, как просто Смолов ко всему относится. Наверное, ему не пришлось расти под постоянным давлением со стороны отца, лепившего из меня чемпиона с самых юных лет. Хорошо, хоть мама отстаивала мое право на отдых и нормальную учебу, иначе Громов-старший круглыми сутками держал бы меня на льду.
— Громов, етить твою! Чего встал там, как столб?!
Вздрагиваю от громкого оклика Петровича, который уже успел начать тренировку. От меня не скрывается усмешка Дурова, кружащего неподалеку от ворот.
Смейся, смейся. Посмотрим, как ты будешь смеяться к концу тренировки, когда тренер поймет, что у тебя большие проблемы не только с техникой, но и с силой воли.
— Иду, Петрович! — опускаю защитную маску шлема и занимаю свою позицию на воротах.
Первым делом — хоккей, а остальное… Да, к черту остальное, разобраться бы с первым.
Тренировка проходит отлично. По-крайней мере, для меня, а вот Дурову так не кажется, судя по его злому и уставшему лицу. Ну ничего, ничего, Димасик, ты ж хотел всем показать себя, вот и старайся.
Кстати, мне очень интересно, как же Дуров попал в ту же команду в Москве, что и я. Денег, на сколько я знаю, у него было немного, в прошлую сборную его протолкнул я, о чем успел пожалеть уже после первой игры…
Дима всегда старался строить из себя мажорика и друзей заводил среди сыночков богатеньких родителей, однако я этого никогда не понимал. Нет, я сам был, что называется, «золотым» мальчиком, вот только очень быстро убедился в том, что все эти детки элиты редко умеют дружить. Эгоисты, зацикленные на получении удовольствия, порой, лишенные всякой морали.
С Дуровым мы сдружились еще будучи юниорами, а потом как-то пошло все так, что появились общие темы, интересы, друзья. Играли вместе, по девчонкам бегали вместе, и я все это время не видел дальше своего носа — Дима всегда мне завидовал. Да, был рядом, но в душе копил далеко не дружеские чувства.
Наверное, поэтому я не сразу принял предложение Вити Смолова. Я во всем ищу подвох, уже не верю в то, что люди могут быть искренними и настоящими. Прямо как Станиславский: «Не верю!».
И глядя на обеспокоенное лицо Смолова, я все время задавался мысленным вопросом: «Что тебе нужно? Какую выгоду ты преследуешь? Когда ты собираешься меня подставить?».
Нет, не отрицаю, что это было просто… тупо. Ну то, как я начал относиться к людям, но пока я не мог перестроиться.
— Гром, ты не забыл? Все в силе? — Витька останавливается возле моего шкафчика, из которого я достаю душевые принадлежности и чистое полотенце.
Забыл, и ты забудь. Вот, что мне хочется сказать Смолову. А еще добавить, что я стал волком-одиночкой, конченным социопатом, не желающим заводить новых друзей.
Но улыбка у Витька как всегда добродушная и открытая, что я сдаюсь, мысленно проклиная себя за излишнюю мягкость. Именно этим любил попрекать меня отец, когда я пропускал шайбы в важных матчах и когда отказался разрывать отношения с Яной лишь потому, что та, видите ли, была недостойна сына Громовых.
— Нет, нет, все в силе, — киваю я и захлопываю дверцу.
Уже находясь в душе, я думаю о том, что… может быть, стоит относиться к людям проще? Я же хотел начать все заново, возможно, сейчас самое
