— Совсем напротив — званая. Вам здесь очень рады.
— Ерунда! — выпалила Дженна ему в лицо. Ее бледные щеки сейчас разгорелись до абрикосового цвета, грудь поднималась и опадала от смешанного чувства досады и смущения: она понимала, что по чужой воле оказалась в глупом положении и вела себя неподобающим для нормального человека образом.
Ален оглядел ее — растрепанные волосы, учащенно бьющаяся жилка на шее, бурное дыхание. Он нахмурился.
— Мне хотелось, чтобы здесь вы встретились со своим прошлым, обрели умиротворение, утешили мою мать. Да, признаю — я виноват в том, что поддался искушению и позволил вам считать этот дом почти своим, но причиной тому отнюдь не мой эгоизм. Если бы вы сообщили, каким образом можно выйти из этого запутанного положения, я был бы только рад.
Дженна задохнулась от оскорбления. Что еще нужно этому человеку? Что нужно этому надменному богачу? Может, он говорит искренне? Прежде чем Дженна успела ответить, в коридоре послышались шаги, и в комнату осторожно вошла мать Алена.
— Детка, дорогая… — смущенно начала она. — Попытайтесь простить нас. Прошу вас, не уезжайте.
— Сейчас мы спустимся вниз и на этот раз поговорим разумно, — решительно заявил Ален, перехватывая инициативу.
— О, как я рада! Я попрошу приготовить английский чай.
Маргарита вышла, а Ален с вызовом взглянул на Дженну.
— Теперь видите, как она хочет, чтобы вы остались? Что бы вы там ни думали о нас, вы должны знать об этом. Моя мать не способна лицемерить. Так вы останетесь?
— Похоже, у меня просто нет выбора, — призналась Дженна, грустно взглянув на кучу смятой одежды. — Мне действительно не хочется обижать вашу мать.
— Вот и славно. Я понимаю вас лучше, чем вы полагаете. Бросьте эту свалку, — нетерпеливо добавил он. — Горничная разберется.
— Но что она подумает? — Дженна с беспокойством оглянулась через плечо, влекомая к двери сильной рукой.
— Что все англичане сумасшедшие, — иронически заметил Ален. — Не тревожьтесь, об этом давно известно. Как думаете, почему мы потворствуем странностям ваших соотечественников? Мы просто понимаем людей.
Под взглядом Алена Дженна торопливо отвернулась. По-видимому, она сама начинала приобретать немало странностей. Ален сумел почти полностью успокоить ее, но в собственном смущении Дженна не находила ничего забавного. Она с потрясением поняла, что радуется прикосновению его руки — ступеньки стали опасно уплывать из-под ее ног.
Спускаясь по лестнице, они встретились с горничной, и Ален весьма твердо отдал ей распоряжения, не останавливаясь ни на секунду.
— Разберите вещи мадемуазель, s'il vous plait, и погладьте ее одежду.
— Oui, monsieur[17].
Горничная удивленно взглянула на Дженну и исчезла, а Дженна снова устыдилась устроенного в комнате беспорядка. Да, вид ее вещей вполне способен навести на мысль о чисто английском помешательстве. В этот момент Дженна с трудом припомнила, какой сдержанной, спокойной и решительной она была прежде. Казалось, это было так давно, а между тем с тех пор не прошло и дня. Что правда, то правда — спокойной она чувствовала себя лишь в Англии!
Маргарита озабоченно взглянула на Дженну, когда та вернулась в зал.
— Прошу меня простить, Дженна… — начала она, но Ален прервал ее:
— Нет, просить прощения должен я! Надеюсь, меня уже простили — хотя бы отчасти.
— Тогда давайте перейдем к делу.
Маргарита, предложив Дженне сесть, наблюдала, как на столе расставляют чайные приборы и печенье. Дженна исподтишка разглядывала ее.
Маргарита отнюдь не выглядела зрелой женщиной, матерью взрослого сына, однако излучала спокойствие и уют. Никакое, даже самое смелое воображение не решилось бы назвать ее красавицей, даже в молодости она вряд ли была хорошенькой, но ее отличало своеобразное обаяние. В одежде Маргарита придерживалась смешанного стиля, сочетая, казалось бы, совершенно несочетаемые вещи, тем не менее, выглядела одетой безукоризненно.
Ее облик свидетельствовал о внутреннем покое, и на мгновение Дженна вспомнила о собственной матери — красивой, энергичной, живой, с резковатым голосом — словом, обладающей всем набором свойств, сделавших Дженну сдержанной и уравновешенной. Перечить матери было бесполезно, у Дженны никогда не возникало желания воспротивиться беспокойной жизненной гонке, которую та вела.
Женщина, сидящая сейчас напротив нее, была полной противоположностью матери. Неужели именно это привлекло отца к Маргарите Лемаршан? Нет, уже больше пятнадцати лет она была Маргаритой Брайант. Подняв голову, Маргарита заметила заинтересованный взгляд Дженны и промолвила:
— Завтра вы осмотрите дом.
— Нет. — Дженна потупилась, уставившись на чашку, крепко сжатую в руках. — Мой приезд сюда был ошибкой. Завтра я уеду домой. Я… прибыла сюда отнюдь не с добрыми намерениями, мадам, и теперь стыжусь самой себя. Много лет подряд я ненавидела вас, и, по-видимому… напрасно. — Она подняла голову, широко раскрыв синие глаза. Слабая улыбка придала ей беспомощное выражение. — Вы оказались совсем не той женщиной, которую я ненавидела. Я представляла вас совсем иначе.
— Что же вам еще оставалось? — Дженна ожидала очередного взрыва гнева или обиды, но голос Маргариты прозвучал сочувственно: — Ведь я отняла у вас отца, n'est-ce pas? Вы считали меня особой легкого поведения, и у вас не было причин думать иначе. Вы не знали меня, не знали даже Расселла.
— Ну, теперь говорить об этом слишком поздно. — Дженна вздохнула. — А может, было поздно всегда. — Она резко сменила грустный тон на деловитый: — Итак, я передаю все дела… Алену и моему поверенному. Думаю, будет лучше, если дом останется за вами, мадам. Знаю, мой поверенный будет против такого решения, но… Могу ли я получить какую-нибудь картину, написанную отцом?
— Вы непременно осмотрите дом, детка. Вы должны увидеть место, где он жил и работал, а потом мы обсудим, как быть дальше, — произнесла Маргарита с такой решимостью, что Дженна изумилась. Она даже не предполагала, что ее собеседница может быть столь настойчивой, но сейчас настаивала Маргарита, а Ален ни во что не вмешивался.
Дженна украдкой взглянула на него и обнаружила, что Ален наблюдает за ней как нельзя более пристально. Она назвала его по имени, хотя до сих пор избегала этого. Кроме того, она выполнила его желание — поручила все дела ему и его матери. Чем же он так раздражен?
— В этом нет необходимости, мадам… — начала Дженна, с трудом переводя взгляд на Маргариту.
— Необходимость есть, — вмешался Ален. Он поднялся и подошел к высокому, изящно отделанному камину, где развели огонь перед наступлением вечерней прохлады. — Вы не знали Расселла. В Дордони вы сможете хотя бы отчасти проследить его жизненный путь. Завтра я отвезу вас туда. Мама хочет вернуться домой, и мы поедем вместе с ней.
