Прекрасно провела время? Элизабет не стала повторять слова, так как не хотела удивить сестру тем презрением, которое неизбежно бы прозвучало в ее тоне. Она не думала, что время будет проведено прекрасно, и ожидала нечто совершенно противоположное. А виновник подобных мыслей в данный момент ждал ее внизу.
— Значит, ты считаешь, что платье подойдет? — спросила она, вновь повернувшись к зеркалу и бросив последний взгляд на свое отраженние. Она выбрала простое, но изысканное шелковое платье без рукавов цвета темного вина, которое купила за несколько недель до этого в Америке. Что-то побудило ее бросить платье в чемо-дан в последний момент перед тем, как уехать в Англию. Все смешалось в тот день, когда раздался ужасный телефонный звонок и обезумевшая от горя Джулия сообщила ей сквозь истерические рыдания о гибели Патрика.
Элизабет собрала волосы в высокий свободный узел на затылке, позволив нескольким золотистым прядям ниспадать ей на шею, чуть тронула веки фиолетово-синим, чтобы подчеркнуть необычный цвет своих глаз и медовую чистоту кожи вокруг них. Маленькие блестки сережек в мочках ушей и туфли на высоких каблуках в тон платью дополнили ансамбль. И теперь, оценивая свое отражение в зеркале, молодая женщина была довольна тем холодным, светским и недоступным образом, который оно являло.
И такой она собирается быть этим вечером, решительно сказала она себе. Холодной и непременно, непременно недоступной!
— Давай иди и порази их, Бетти. — Джулия ободряюще улыбалась. Прошло много времени — более трех лет — с тех пор, как она в последний раз видела свою сестру готовой идти на свидание. И, неожиданно вспомнив про Джона Макафи, Джулия помрачнела.
— Уж не знаю, как сумею их поразить. — Элизабет обняла сестру и решительно распрямила плечи, словно готовясь к бою. Да, собственно, так она себя и чувствовала. Напряжение в мышцах, быстрое сердцебиение — все говорило о том, что она оказалась в ситуации, вызывающей у нее и страх, и неприязнь по отношению к окружающим ее чужим людям. Чувственное возбуждение исчезло. Так же, как и влечение к Филиппу де Сернэ. Он теперь соединял в себе все, что она презирала в мужчинах.
Филипп наблюдал за каждым ее шагом, когда она спускалась по лестнице. Элизабет нарочно смотрела прямо перед собой, пока не достигла подножия винтовой лестницы, где она повернулась к нему лицом в первый раз.
Он выглядел великолепно! Никогда прежде Элизабет не видела мужчину, фигуру которого вечерний костюм облегал бы с таким изяществом. Его черные как смоль волнистые волосы были тщательно уложены, а кожа казалась скульптурной бронзой на фоне белой как снег рубашки. Но карие глаза были все те же: лукавые и насмешливые, осведомленные о каждой мысли в ее голове — или так казалось ее воспаленному воображению.
— Элизабет, вы очень красивы. — Его голос с чувственным акцентом был словно жидкий огонь, обжигающий ее натянутые нервы, но она успела скрыть под вымученной улыбкой свое волнение. Ее существо вновь перестало подчиняться разуму, как это уже было однажды у бассейна, когда он стоял перед ней почти голый, с блестящими капельками воды на коже и просто ошеломлял своей мужской притягательностью. Единственный способ прожить достойно предстоящий вечер состоял в том, чтобы во всем ему противостоять.
— Спасибо. — Она взглянула на маленькие золотые часы на своем запястье и проговорила не поднимая глаз: — Вы и сами выглядите довольно прилично.
— Довольно прилично? — Темные глаза засветились лукавой усмешкой. — Очень по-английски, не так ли? Это ваше «довольно прилично».
— Я и есть англичанка, — напомнила она сухо и была весьма шокирована, когда он, добродушно засмеявшись, задержал свой взгляд на округлостях ее фигуры, которые явственно проступали под тонкой тканью платья.
— Но не такая холодная и чопорная, какой хотите казаться в моих глазах, — сказал он мягко. — Я видел вас с вашей сестрой — даже тигрица не способна столь восхитительно защищать свое потомство. А ваше сегодняшнее общение с детьми! Вы не казались сдержанной англичанкой, ни в коей мере!
— Дети есть дети. — Она хотела, чтобы ее голос звучал легко и насмешливо, но он был просто сникшим и чуть дрожащим, и ей вдруг захотелось убежать куда-то от бессилия и досады.
— А что, по-вашему мнению, отличает их от взрослых? — спросил Филипп спокойно и уже без следа насмешки. Его глаза со всей серьезностью смотрели на ее зардевшееся лицо. — Тот факт, что они маленькие, беспомощные? Что вам не нужно закрываться от них непробиваемой броней? Ведь так?
— Не будьте смешным.
В его лице появилась жесткость, а карие глаза, прямо смотревшие на нее, гневно засверкали.
— Я никогда не бываю смешным! — Это было сказано с таким высокомерием, с такой мужской властностью, что в любых других обстоятельствах вызвало бы у нее улыбку. Но не теперь и не с этим человеком. — Вы прячетесь от жизни. Вы это знаете, так же как и я, — заявил он ледяным тоном. — Все, что вы делаете и говорите, направлено на то, чтобы убедить других в вашей недоступности…
— И поэтому вы пожелали взять меня с собой этим вечером? — Она отпрянула, с болью и гневом бросив ему эти слова. — Вы считаете, что я вызов для вас…
— Отчасти. — Он прервал гневную тираду, заговорив с вежливой улыбкой, словно черпая свою невозмутимость из ее горячности. — Только отчасти. Должен признаться, что вы меня заинтриговали, мисс Тернер. Я хотел бы знать, каким образом такое прелестное существо, как вы, могло столь долго избегать мужских чар. Как случилось, что из всего множества мужчин не нашлось ни одной смелой души, которая взяла бы на себя труд надеть золотое кольцо на безымянный палец, вашей левой руки.
— Одна нашлась. — Ее голос совсем увял, а фиолетово-синие глаза выражали такую душевную боль, что стоявший перед ней мужчина смущенно замолчал. — И эта смелая душа теперь мертва. И моя фамилия вовсе не Тернер. Так мы идем? — Произнося последние слова, она прошла мимо него к наружной двери.
Прошло добрых десять секунд, прежде чем Филипп де Сернэ заставил себя сдвинуться с места, но даже после этого он шел словно в полусне, ощущая путаницу в мыслях.
— Элизабет! — Он поймал ее руку, когда они уже пересекали открытое пространство перед домом, направляясь к серебристому «феррари», казалось припавшему к земле перед стремительным прыжком. — Пожалуйста, посмотрите на меня.
Она непроизвольно обернулась, но ее лицо было отчужденным, а губы плотно сжаты, и его порыв остался безответным.
— Я не знал. Вы мне верите?
— Какая разница. — Она слегка отодвинулась от него, давая понять, что желает освободить руку. — Все это случилось три года назад. Это теперь история.
