Сделав глубокий вдох, Эллери вошла в гостиную. Лоренцо сразу обернулся. Он был неотразим в ладно сидящем красивом сером костюме. Его взгляд скользнул по ней — по ее обычному платью, строгой прическе — и остановился на ее ногах. Он улыбнулся:
— Милые туфельки.
Не сдержавшись, Эллери усмехнулась. Это было лучшее, что он мог сказать, — по крайней мере, честно.
Ресторан оказался шикарным, как Эллери и предполагала, но, идя под руку с Лоренцо, она чувствовала себя вполне уверенно. Она самодовольно поймала на себе завистливые взгляды нескольких женщин наряду с любопытными и оценивающими взглядами мужчин.
— Как обычно, синьор де Люка? — проворковал официант, и Лоренцо коротко кивнул. В считаные минуты — даже секунды — официант возвратился с бутылкой марочного шампанского и двумя изящными хрустальными фужерами.
— Никогда не пила так много шампанского, — призналась Эллери, когда официант удалился, а Лоренцо поднял свой фужер в молчаливом тосте. Она ответила тем же.
— Должен признаться, я неравнодушен к шампанскому, особенно когда путешествую. Дома, конечно, я пью только самые лучшие вина.
— Например? — спросила Эллери, отпив глоток.
— Итальянские вина, конечно. Стараюсь поддерживать местные виноградники.
Эллери сделала еще глоток и подумала, что вино, выпитое на почти пустой желудок, может сильно ударить в голову. Но оно раскрепощало ее, что было само по себе не так уж плохо. Вокруг слышался звон хрустальных бокалов и приглушенный гул голосов. Заглянув в меню, Эллери отметила неприлично роскошный ассортимент: икра, трюфели, филе-миньон.
— Такой широкий выбор, — пробормотала она, и Лоренцо метнул на нее взгляд.
— Ты наверняка бывала в таких ресторанах, как этот, и раньше, — произнес он почти резко.
— Не сказала бы. — Эллери помолчала, прикидывая, насколько была готова открыться. — Денег никогда особенно не было, — наконец сказала она. — Этот дом на самом деле — единственная ценность, которой мы когда-либо владели.
— И «роллс-ройс», — деликатно напомнил ей Лоренцо. — Расскажи мне о нем.
Эллери выронила меню:
— О ком?
— О твоем отце.
— Да тут нечего особенно рассказывать!
Официант вернулся с корзинкой слоеных булочек, и Эллери, уклоняясь от проницательного взгляда Лоренцо, принялась выбирать булочку. Лоренцо ждал.
— Он был невероятно харизматичным человеком, — наконец произнесла она, чувствуя, как у нее неожиданно перехватило горло. — Все его любили. Он дружил со всеми: от садовника до лорда. — Она подняла глаза и улыбнулась: — Моя мама говорила, что поддалась его обаянию. — Тут Эллери остановилась. Ей не хотелось говорить, как ее отец предал обеих и разрушил их жизнь. Как трудно ей было простить это, как до сих пор она не могла позволить никому приблизиться к себе.
— Как он умер? — тихо спросил Лоренцо.
— Рак. Все произошло слишком быстро. Всего три месяца с момента, когда ему поставили этот диагноз, до… — Она снова замолчала.
— Сожалею. Тяжело, когда теряешь своего родителя.
— Ты тоже потерял кого-то? — спросила Эллери, потому что он сказал это так, словно знал по собственному опыту.
Лоренцо помолчал, и Эллери поняла, что ему не хотелось рассказывать о себе, о своей семье.
— Отца, — сказал он наконец. — Но мы не были близки с ним. Даже… отдалились друг от друга.
— Отдалились? Почему?
Лоренцо пожал плечами и отпил глоток шампанского.
— Почему так происходит? Не могу сказать. И только потом — когда уже слишком поздно — ты понимаешь, что, возможно, тебе следовало бы быть более великодушным.
Они оба погрузились в молчание. Эллери вдруг поняла, что приняла слова Лоренцо близко к сердцу. Может быть, ей следовало быть более снисходительной к своему отцу?
Нет. Она не станет думать об этом! Ей не хотелось, чтобы прошлое испортило ей настоящее — эту единственную золотую неделю.
— Ну, — сказала она, — какой смысл предаваться унынию? Что ты посоветуешь мне заказать?
— Я обожаю морского окуня, — ответил Лоренцо, заглядывая в меню, — но и говяжье филе здесь тоже очень вкусное.
— Я предпочла бы стейк, — решила Эллери. — Боюсь, я не слишком большая авантюристка в том, что касается еды.
— Бывают разные виды авантюризма, — пробормотал Лоренцо, отложив меню в сторону. — Приехать со мной сюда на неделю было определенно авантюризмом.
Эллери вспыхнула:
— Глупостью, возможно…
— Почему ты так говоришь? Жалеешь о своем решении?
Она вздернула подбородок:
— Нет, конечно. — Она улыбнулась, стараясь говорить беспечным тоном. — Но мой дом совсем обветшает за неделю моего отсутствия. На этой неделе я собиралась обновить штукатурку в переднем холле. Даже приобрела все нужное.
— Весьма впечатляюще, — пробормотал Лоренцо. — Тем не менее я не сомневаюсь, что эта неделя пройдет у тебя значительно увлекательнее. А что заставило твою маму надумать продать Мэддок-Манор?
Эллери подняла брови:
— Ты же видел это место!
— Но это же ваш родовой дом! Разве ей легко расставаться с ним?
— Я думаю, у моей мамы не слишком много счастливых воспоминаний, Связанных с этим домом…
— Твое детство не было счастливым?
Эллери пожала плечами. Ей не хотелось рассказывать о бесконечных разочарованиях, о том, как на нее действовали неожиданные длительные отлучки ее отца.
— Достаточно счастливым. Но брак моих родителей… — Она глубоко вздохнула, набираясь мужества, чтобы взглянуть Лоренцо в глаза. — После того как их брак развалился, я потеряла интерес ко всем близким отношениям.
Какое-то мгновение Лоренцо только молча смотрел на нее.
— Знаешь, — наконец произнес он, глядя на нее поверх своего бокала, — и у меня случилось то же.
Эллери потянулась за бокалом. У нее было тяжело на душе, и она не понимала почему.
— Ты — единственный ребенок, — сказал Лоренцо через минуту. — Так ведь? Я не слышал, чтобы ты упоминала о братьях или сестрах. Так что, насколько я понимаю, ваш род закончится на тебе?
— Да, — спокойно ответила она. Слишком спокойно. — Я единственный ребенок у родителей.
Прошло несколько секунд, прежде чем Эллери заставила себя взглянуть на Лоренцо. Нахмурив темные брови, он задумчиво смотрел на нее.
— Довольно обо мне, — сказала она настолько бодро, насколько смогла. — А как насчет тебя? Ты говорил, что ты из Сполето. Ты был счастлив там?
Лоренцо пожал плечами:
— Я покинул Сполето, когда мне было лет пять или шесть. Мама растила меня в Неаполе, рядом со своей семьей.
