Так что мне весело.
Светик идет ко мне, улыбается застенчиво, щечки горят.
Моя ж ты скромница. Умиляет прям.
Особенно, учитывая, что буквально полчаса назад она совсем нескромно член в рот брала. Неумело, но вообще нескромно.
И вот теперь внимание, вопрос: Светулику двадцать. Темперамент бешеный. Просто ненасытный. Почему до сих пор девочка? Ну, в смысле, была девочка? До меня, террориста. Кого ждала? Конечно, можно себе приятное сделать, допустить мысль, что это не она такая, а я такой. Но тут утверждение никакой критики не выдерживает. Потому что я, без вопросов, красавчик, и вообще… Но не до такой степени. Отчет в том, что она не от великой любви на меня кинулась, отдаю себе. (Бляха муха, ну вот очень надеюсь, что правильно рассуждаю, этих баб хер разберешь, на самом деле!)
Просто… Ну поймите меня правильно. Светик — девочка из таких слоев общества, где все очень непросто. И там, по идее, должны быть свои кандидаты. И, зная кто у нас папа, кандидатов должно быть много. Если одного уровня, то это сыновья полковников, других генералов, всяких чинов из мэрии, золотая, мать ее молодежь… Встречаются же и среди них нормальные парни, не все такие утырки, как мелкий Росянский или Крыс, он же Крас… Но нет. Светочка себя блюла. На вписки не ходила, прилежно училась.
Оступилась один разочек, когда в клуб поперлась, да сходу на Росянского нарвалась. Ну, это просто не повезло. Бывает.
Тот же Олежа, приятель мой универский, говорит, что Света — дохлый номер. И лучше с ней не связываться. Он, правда, аргументирует это тем, что папа у нас грозный и можно юность в сапогах увидеть… Но вот не думаю, что сын какого-нибудь мэрского чиновника сильно боится армейки. У такого и свой папа имеется…
Однако же никто Свету, красотку невероятную, от которой сексом так шибает, что голова кружится, не поймал до сих пор… Почему? Сама не захотела? Тогда почему я? Почему круг замкнулся на мне?
Надо бы выяснить глубину жопы, а, Макс? Прежде чем в нее шагнуть? Или все уже, не имеет смысла? Сколько ни есть, все твое?
Я принимаю у Светика пузатую кружку веселого розового цвета, наполненную кофе.
— Не знала, какой ты любишь… Сделала черный с сахаром.
— Такой и люблю, угадала, рыжуль.
Отпиваю, выдыхаю… Идеально, мать его. Так всю жизнь бы и провел. В постели с шикарной горячей девочкой и шикарным правильным кофе.
Она скромненько садится напротив, отпивает свой, облизывает пенку с губ. Невинно, без всякого блядского подтекста, но меня опять ведет. Гормоны, мать их…
А потом…
— Макс, а что ты в универе забыл?
Иии… Вот оно! Как-то сразу приходит понимание, чья у нас тут дочка. Потому что умеет выбрать грамотный момент и задать нужный вопрос!
С трудом удерживаю лицо, пью. Переживаю. Я тут, так-то, доминирующий самец! Я должен вопросы задавать! И вести в диалоге! Как там Васильич учил? Но вообще не вспоминается, как там меня учил старый шпион нквдшный, потому импровизирую:
— Учусь, рыжуль, как и ты.
— Странно… — Она хмурится, пьет, облизывает губы, дезориентируя меня, — просто я как-то вообще тебя слабо представляю среди студентов… Ты очень взрослый… Тебе же… Двадцать шесть?
— Двадцать пять, малыш, — хриплю я, прикидывая, когда она допьет, и представляя, как, должно быть, горячо сейчас у нее во рту от кофе… Ну озабоченный кретин, чего с меня взять? — И учиться никогда не поздно, да?
— Да… Но все же странно…
— А мне другое странно, малыш… — я решаю не тянуть кота за яйца, — какого хера ты меня пустила? М? Почему я?
Она добросовестно обдумывает мой вопрос. Спокойно и без нервов. Я наблюдаю. И поражаюсь тому, что даже думать у нее выходит… Красиво. Залипательно.
И видно, что не придумывает на ходу, а реально в голове выстраивает фразы. То есть, ответ у нее имеется. Просто хочет сказать сразу так, чтоб расставить все точки.
— Знаешь… Я ведь тебя искала. — Она волнуется, грудь поднимается и опускается, поднимается и опускается… Черт, Макс! Сосредоточься на словах, мудак!
— Искала? — я понимаю, о чем она.
Тогда, сразу после моей драки в зимнем лесу с дружбанами твари-Росянского, с чего-то решившего, что Светуля наступила ему на больной мозоль в клубе, я вытащил ее из машины. В отрубе практически.
Она была легкой, или мне так на адреналине показалось?
Вокруг нас творилась какая-то херь.
Моя сестренка с окровавленными руками и дикими глазами, но визуально вполне себе здоровая, общалась с полицейскими. Еще одна участница событий, светленькая хорошенькая девчушка, которая, по сути, нас и спасла, вовремя дозвонившись своему мужику, по-совместительству, братишке старшему моей Светули, принялась падать в обморок, и ее Вик как раз тащил в свою карету. С нереально супергеройским выражением на морде. Носились по лесу с фонариками менты за сбежавшим, к своему счастью, от заточки моей сестренки придурком, кто-то кого-то бил, кто-то на кого-то орал, адски вытоптанную поляну заливал свет фар и разноцветное мельтешение люстр подъехавших скорых…
А Светик, моя драгоценная добыча, открыла глаза и смотрела только на меня.
И я только на нее смотрел.
И в ее глазах отражались разноцветные огни, блики от фар… И еще что-то. Такое, что не оторвешься. Невозможно это сделать. И незачем.
Ее брат, усадив свою девчонку в машину, подошел ко мне и попытался забрать сестру.
Но я не отдал. Вот включился атавизм какой-то дикий, безумный.
Мое. Мое, и все тут.
Я за нее дрался, я ее спас. Моя!!!
И Светка, похоже, это почуяла, как испокон веков понимают женщины. Правильные женщины.
Ощутила, кто тут самый главный, кто тут ее защитил. И всегда будет защищать. За кем она будет, как за каменной стеной.
Короче, что-то такое, наверно. Из той же фигни, что и я ощутил, да не смог нормально сформулировать. И осознать. А потом просто тупо спрятал в глубине подсознания, пометив биркой «адреналиновый бред».
Она тогда отказалась идти с братом. Держалась за меня, как обезьянка, уткнулась носиком в шею и не отпускала.
А я…
А я кайфовал, дурак.
Дурак.
И ощущал себя так… Очень правильно, в общем. На своем месте.
Она, кажется, что-то шептала. И, по-моему, даже целовала меня в шею сухими нежными губками, запуская дрожь по коже.
Это было невозможно круто. И правильно.
Хотелось просто сесть за руль своей приорки и увезти Светика далеко-далеко. Туда, где только мы будем. Одни.
Хотелось, но не срослось.
Брат ее, подпол ФСБ, династия, как-никак, подходил еще пару раз, и потом, в итоге, все же забрал ее.
А меня и сестренку мою мелкую — в полицию, чтоб не отсвечивали.
В полиции меня просветили насчет статусов. Светочкиного, ее папы. И ее братишки.
И я как-то сразу все понял. Я вообще понятливый, потому не предпринимал никаких действий.
Смысл? Кто я и кто она?
Хотя, честно, первое время очень даже вспоминал ее. Глаза эти огромные, на меня глядящие так, как никто, никогда. Губы сладкие, дрожащие. Наш поцелуй в клубе, злой, насильственный, но такой кайфовый! Ее тело, так ладно и правильно ощущавшееся в моих лапах.
Вспоминал, но… Нихера не делал, раз и навсегда все правильно поняв. И приняв.
А она… Она меня искала…
Она меня искала…
— Искала… — повторяю я, чувствуя себя на редкость тупым. Такое не особо часто случается, а потому поражает новизной.
— Да, — рыжулька краснеет ярко, в цвет своих волос прямо, прикусывает истерзанные за ночь губы, отводит взгляд, — искала. Тогда, зимой. Когда в себя пришла в больнице. Спрашивала в Вика, у брата, то есть, — поправляется она, и это еще одно доказательство того, что ее брательник, теперь уже полкан ФСБшный, нифига ей про меня не сказал. И про ситуацию, в которую мы встряли по ее вине в том числе, тоже. Интересно, а ее папаша вообще в курсе про приключения дочки? Что-то мне подсказывает, что нифига.
Молчу, пью кофе. Жду. Пусть побольше скажет. Смотреть на нее нереально приятно, и, на самом деле, разговаривать не особо охота. Потому что есть ощущение, что наше время с ней заканчивается, сыплется песком сквозь пальцы. И не стоит его терять на разговоры.
