— Ты эти имел в виду, папа?
— Именно эти два, — подтвердил Бен, улыбаясь сыну.
— Рейвер бежит сюда, — сказал Морган, глядя на Денизу. — Нам пора собираться.
Дениза встала и хотела отнести чашку в раковину, но Бен остановил ее.
— Нет, гостям мыть посуду не положено. Все равно мне вечером заняться нечем.
Оставив чашку на столе, Дениза улыбнулась старику.
— Большое спасибо вам за сидр и за гостеприимство.
Он погладил ее по плечу и поцеловал в щеку.
— Обязательно приезжайте еще, слышите?
— Я постараюсь, — неуверенно пробормотала Дениза. — А вы берегите себя.
— Милая, я уже достаточно себя поберег. Теперь меня ждет встреча с Богом. Я к ней готов. — Он сказал это так весело, что ей стало стыдно за грусть, испытанную при мысли, что он должен скоро умереть. Он обнял и поцеловал Моргана со словами: — Я люблю тебя, сынок.
— Я тоже люблю тебя, папа. Когда приеду в следующий раз, мы с тобой побреемся.
Бен хмыкнул и объяснил Денизе, что у него слишком слабое зрение, чтобы он мог самостоятельно бриться перед зеркалом, да и внешний вид уже перестал его беспокоить.
— Но мать, — добавил он, — считала, что должно соблюдать приличия, вот я время от времени и скребу себя — на случай, если придется встретиться с ней наверху под жемчужными вратами. — Он потер свой подбородок. — Думаю, если я появлюсь там с бородой, она отошлет меня прямо с венчиком на лбу назад за бритвой.
Он произнес это смеясь, и Дениза восхитилась его юмором и спокойствием, с которым он говорил о своей смерти, считая ее абсолютно нормальным явлением.
Они вышли из дома. Рейвер нетерпеливо запрыгал вокруг, и Бен еще раз обнял пса, потрепал по голове и велел ему занять место в кузове. Затем он вернулся на крыльцо и, стоя в круге теплого света, лившегося из открытых дверей, махал до тех пор, пока не пропал из виду. Дениза поймала себя на том, что тихо плачет, но, как ни странно, грустно ей не было. Она была растрогана и благодарна. И очень напугана. Напугана тем, что обнаружила в Моргане Холте нечто особенное, и это не позволит ей остаться равнодушной, перевернет вверх дном всю ее тщательно налаженную жизнь.
Некоторое время они ехали в молчании, потом Дениза глубоко вздохнула, словно пробуждаясь от сна, и сказала:
— Бен удивительный человек…
— Да, но теперь вам понятно, что беспокоит мою сестру?
Несколько минут Дениза молчала.
— Разве ничего нельзя поделать с его глазами?
— Нет. Несколько лет назад, вероятно, можно было, но сейчас уже нет.
— Как жаль…
— Сердце у него слабое… Врачи говорят, что отец уже много лет живет в долг.
Дениза вздохнула и провела рукой по волосам, оперлась рукой о подлокотник.
— Я думаю, что Бен живет ради вас, — произнесла она тихо. — Так как хочет увидеть вас счастливым.
— Он там совсем один, хотя соседи навещают его каждый день.
— Это довольно рискованно, — возразила она. — Все эти канистры с пропаном и керосиновые лампы…
— Да, рискованно, — согласился Морган.
— В доме нет водопровода…
— Водопровода нет.
Она некоторое время смотрела на дорогу, затем подняла руку и провела кончиками пальцев по щеке.
— Если он останется там, это убьет его.
— Да, это вполне вероятно.
Снова наступило неопределенное молчание, печальное и тревожное. Они уже почти подъехали к дороге, опоясывающей Фейетвилль, когда Дениза повернулась и взглянула на Моргана в упор.
— Вы ведь не позволите вашей сестре переселить его, правда?
Он твердо встретил ее взгляд.
— Нет, конечно.
Она снова провела пальцами по щекам, шмыгнула носом и сказала:
— Я уже много лет не плакала.
Он потянулся и взял ее за руку.
— Иногда слезы лечат, — сказал он мягко. Она отвернулась, но руку не отняла. Они уже почти приехали, когда Дениза внезапно сказала:
— Но некоторые раны нельзя исцелить.
— Мне так не кажется, — возразил он осторожно. — Шрамы, конечно, останутся. Иногда эти раны нас калечат, но кровоточить вечно они не могут.
Дениза ничего не ответила. Он въехал на аллею за домом. Дениза взялась за дверную ручку.
— Спасибо, — сказал он и добавил как можно бесстрастнее: — Мы увидимся завтра?
И сразу же почувствовал, как она напряглась, и решил добавить, что она вольна поступать, как ей вздумается, но не сумел заставить себя произнести эти слова. Ведь тогда — прощай единственный шанс. И он сказал:
— Папа прав, я умею любить.
— Вы подслушивали, — устало упрекнула его она.
— Да.
— Вы знали, что он собирался поговорить со мной?
— Да.
Она открыла дверцу и поставила ногу на землю, но затем обернулась. На ее лице застыло глубокое сожаление.
— Я не могу любить вас, Морган, не могу!
Ему хотелось удержать ее, привлечь к себе, обнять, но он не посмел. Только перекинул руку через руль и повернулся на сиденье.
— Послушайте меня еще только секунду, пожалуйста! Мои родители научили меня, как нужно любить, а они были хорошими учителями.
— Я это вижу.
— Но на какое-то время я об этом забыл, — продолжал он быстро, — а когда снова вспомнил, то обнаружил, что мне некого любить так, как я хотел бы и мог.
— Не я вам нужна, Морган! — воскликнула Дениза. — Почему вы этого никак не поймете?
Он покачал головой.
— Не знаю. Наверное, просто не могу.
С ее губ сорвался сдавленный возглас возмущения и боли, она толкнула дверцу и бросилась бежать. Морган прислонился головой к рулю и попытался успокоить дыхание. Он зажмурился и увидел Денизу, сидящую за столом вместе с ним и его отцом, улыбающуюся, умиротворенную, с рассыпавшимися по плечам волосами, свободную — пусть даже на миг — от сердечной боли.
Рейвер выпрыгнул из кузова и сунул голову в открытую дверцу, словно вопрошая — в чем заминка, хозяин?
— Сейчас идем, малыш, — виновато сказал Морган. — Поужинаем, как прежде: только ты да я…
Но так не могло оставаться. Он не сумеет заставить себя поверить, что это навсегда, — ради себя самого и ради Денизы Дженкинс.
Дениза целую минуту лихорадочно вертела в замке ключ, прежде чем повернула его в нужном направлении и открыла дверь. Вбежав внутрь, она захлопнула ее и только потом зажгла свет. В доме было жарко от отопительных батарей, но ее не отпускал внутренний холод. Голову переполняли образы… Бен Холт треплет по загривку огромного пса, несет кружки с горячим сидром, смеется над проделками Рэдли, целует ее в щеку, держит за руку. Она видела Бена. Она чувствовала Моргана.
Он стоял рядом, сильный, спокойный, терпеливый, и ждал, чтобы осушить ее слезы, утешить, вызвать у нее улыбку. Он хотел любить ее, сделать ее счастливой, избавить от боли. А она с ужасающей ясностью сознавала, что никогда не сможет ему этого позволить. Она знала, что не хочет избавления. Она лелеяла эту свою боль словно драгоценность.
