сильно. Удерживает бедра и просто долбит на какой — то запредельной скорости. Я, только что кончившая, чувствую, как влажно внутри меня, как все хлюпает, как разбухает член.
— Давай, давай, еще раз, со мной,— требует он, а его голос звенит в моей голове, словно давая команду, и мой мир взрывается еще более яркими красками, Я кричу, впиваюсь ноготками в его твердую кожу, пока он утробно стонет мне в грудь, оставляя там победный поцелуй.
Именно в этот момент нашу страсть разрывает оглушительный звук звонка.
Я открываю глаза, понимая, что нашу сказку наполнила реальность. Тут же перескочила Костю и спряталась в спальне. На кровати. Между ног сперма, а в голове страх. Я никогда не смогу никому в глаза смотреть.
Костя заглядывает в комнату.
— Лен, там родители мои похоже. Лежи тут, не высовывайся.
— Стыдишься меня?
— Дура. Не хочу, чтобы ты снова сбежала. На этот раз с голой жопой.
* * *
Костя
Пока бегу, натягивая тонкий свитер на обнаженное тело, ругаю себя. Зачем я вообще рассказал родителям про этот дом. Сейчас бы спокойно с Леной отдыхали, никто бы нам не помешал.
Слетаю кубарем с лестницы и почти сразу оказываюсь у стеклянной двери, за которой стоит добродушный отец и весьма напряженная мать.
Открывать даже не хочу, почему — то точно зная, что она сейчас скажет.
— Привет, мам, пап. Я как бы вас не ждал.
— А мы как бы тебя потеряли, — проходит она, пока отец вздыхая, семенит за ней. Будучи пойманным на изменах, которые до сих пор не обсуждает разве, что ленивый, он очень трепетно относится к матери. Чувствует вину. Мы эту тему не обсуждали, потому что я и сам не без греха. Но одно дело брак по расчету, как это было у них, как это было у нас с Катей. А совсем другое, любить человека десять лет и потерять его из-за какого — то внезапного голода? Нахер.
— Ну и где эта ш…
— Мама! — вот тебе и гости. — Давай ты вспомнишь правила хорошего тона и не будешь произносить подобных слов в моем доме.
— Ты сам загадил свой дом! — смотрю на отца, но он уже ставит себе чайник, очевидно решая в конфликт не вмешиваться. А я не могу орать на мать. Но и снести подобного отношения к Лене тоже не могу. — Как ты мог так обидеть Катеньку!
— Твоя Катенька— крыса.
— Не смей так говорить о своей жене! Если ты не можешь как и твой отец держать ширинку закрытой, то постарайся, чтобы хотя бы двери были закрыты!
— Люда! Перестань!
— Не перестану! Вы позорите своих жен, а значит позорите себя! Избавься от своей Лены. Что она может тебе дать? Она же кроме своей ученой степени не видит ничего, а теперь у нее даже этого не останется. Какой стыд, меня до сих пор трясет. Ну что ты встал, неси скорее чай, — кричит она отцу, а я встаю у него на пути. Потом поворачиваюсь к матери. Беру ее за плечи так резко, что она издает испуганный писк. Хрен знает, сколько времени ее не касался мужчина, тем более отец. — Мам, я очень тебя люблю. Но двери я всегда закрываю, а Катя установила в моем кабинете камеру. Лену я люблю и женюсь к ней в любом случае, несмотря на то, как ты к ней относишься…
Мать открывает рот, но я прикладываю палец к ее губам.
— А сейчас, чтобы не потерять меня окончательно, ты соберешь волю в кулак и выйдешь отсюда. И никому не скажешь, где я нахожусь. Потому что, если я увижу здесь репортеров, я больше никогда не приеду к тебе, никогда не позвоню, никогда не отвечу на звонок.
— Костя, да как у тебя язык…
-Мам, я тебя люблю. Я благодарен тебе за все, но я не отец. Не надо нас равнять. С Катей я давно развелся, а Лену я давно люблю. Вместе с ее ученой степенью. Сейчас ты уходишь и все обдумываешь. И я прошу, нет даже требую, чтобы после нашей с Леной свадьбы ты принесла ей извинения.
— Ты грязный шантажист. Всегда таким был… — стряхивает она мои руки. — Я уйду только, чтобы не потерять тебя, но эту разлучницу я никогда не приму. Чтобы ты не сделал, кому бы не заплатил. Теперь вместо ее лица все будут помнить ее задницу. Ей никогда от этого не отмыться, а тебе всегда нести этот крест…
Она уходит, а я остаюсь внизу и долго пью чай, который нес отец матери. Отец на прощание сказал, что во многом мать права. Все забудут, но помнить будут всегда. Мужчине такое прощается, женщине никогда.
— Кость? — Лена на лестнице. Одетая в штаны, явно больше ее по размеру и мой свитер. Она тихонько подходит к дивану, где лежит ее сумка, а потом приближается ко мне.
— Что ты делаешь?
— Думаю.
— Хорошо хоть в окно не сиганула.
— Сначала я так радовалась твоим словам, тому, как яро ты меня защищал, даже спорил со своей матерью, при этом так бережно, что я расплакалась.
— Да я виду, нос опять красный, — целую ее кончик, а у самого внутри болит. Разрывается что — то. Я знаю, что она скажет, и я не знаю какие аргументы привести против.
— А потом начала анализировать.
— Это всегда страшно…
— Эмоции схлынули, и я осознавала. Твоя мать права… Можно сколько угодно платить газетам, чтобы сделали опровержение. Можно сколько угодно отворачиваться и задирать нос, когда за твоей спиной шепчутся, но такой позор не смоешь…
— Секс со мной позор?
— Нет-нет, что ты! Секс с тобой— это феерия, это карнавал эндорфинов и допаминов и мне всегда будет хотеться еще! Но что дальше? Постоянно бороться с осуждением в мою сторону? Или со смешками в твою? Как ты бизнес будешь вести? Как общаться с политиками? Если бы я знала, что ты без этого сможешь, но ведь я понимаю — это вся твоя жизнь.
— Вот оно что? Сдаешь? Планируешь уехать в другой город, забыть все, найти себе дебильного Ваню?
— Почему именно Ваню?
-Не люблю это имя.
— Так
