от подруг, от врагов сама избавлюсь. Это плюс! — восклицает бабуля, подняв указательный палец. — А во-вторых, подотри сопли, Ярина. Твоя покойная мать сейчас бы расстроилась, узнав, что ты ревёшь как белуга из-за каких-то там подруг.
— Я не из-за подруг плачу, — недовольно бухчу. Бабушка поднимает на меня удивлённый взгляд, мол, она что-то пропустила. — Я тебе не всё рассказала.
— Ну давай, слушаю. Сердечных капель, хвала богу, у меня хватит, — устало улыбается бабушка. Шутит, конечно же, хоть весьма и странно. — Безответная любовь?
— А как ты угадала? — оживаю я, а затем резко качаю головой. — Да, нет. Ни какая это и не любовь. Просто обидно.
— Если это не любовь, то тогда вообще не вижу смысла рвать себе сердце. Сколько ещё таких Андреев будет на твоей улице?
Бабушка ухмыляется, а я от стыда становлюсь красной как помидор. Знала бы бабуля, что плачу я из-за того, что меня отвергли. Не захотели делать взрослой, как выразился Эмин. Ха! Тогда бабушке никаких сердечных капель не хватит. Ей и в голову не пришло бы, что любимая внучка станет себя предлагать взрослому мужчине.
Боже, как стыдно…
— Ба, я влюбилась в Эмина, а он отшил меня. Сказал, чтоб я держалась от него подальше, — выдав на одном духу, прячу лицо в раскрытых ладонях. — И я теперь не знаю, как смотреть ему в глаза.
В кухне появляется пауза. Тишина невидимым облаком сгущается над нашими с бабушкой головами. На интуитивном уровне чувствую, как бабушка негодует.
— Так же, как ты смотрела ему в глаза все эти двадцать лет, — со сталью в голосе отвечает бабушка. — Стыдно — украсть, внучка. А влюбиться не в того мужчину — это всего лишь обидно, но никак не стыдно.
— Ты поняла, о каком Эмине я говорю?
— О Керимове, конечно, — ухмыляется бабушка.
— И тебя это не смущает? — бабушка качает головой, а я всё никак не могу понять: — Ба, он же старше меня на четырнадцать лет...
— Разве сердце выбирает: в кого влюбиться? Я тебе вот что скажу, Ярина. Первая любовь — она почти всегда безответная. Это тот случай, когда ты сам придумываешь образ вот здесь, — прикладывает палец к своему белому от седины виску. — Первая любовь — это опыт. Чаще всего негативный. Но он тоже нужен для того, чтоб повзрослеть и поскорее расстаться с детством. Пройдёт время и ты сама ещё будешь смеяться, вспоминая, как ревела тут на кухне от неразделённой первой любви.
— Думаешь?
— Уверена.
— Ба…
— Да?
Поднявшись со стула, подхожу к бабушке и обнимаю её за плечи.
— Я боюсь, у меня не получится. Он такой красивый. Я не могу. Как вижу ЕГО, у меня всё внутри обрывается. А сердце, кажется, вот-вот выпрыгнет из груди.
Бабушка тяжело вздыхает. И гладит меня по спине ладонью.
— Только папе ничего не говори, пожалуйста. Он три шкуры сдерёт с Эмина, сам мне так говорил.
— То есть папа знает о твоих чувствах?
— Догадывается. Но… ещё до вчерашнего дня я и сама не была уверена в них. А теперь знаю, влюбилась в этого самодовольного придурка на чёрном “Мустанге”.
Поговорив с бабушкой откровенно, я заваливаюсь спать. Сон — лучшее лекарство от всех болезней, так мама в детстве говорила. А я сейчас себя чувствую больной, все симптомы налицо: усталость, апатия и нет физических сил. Если безответная любовь приносит такие мучения, то мне жаль всех влюблённых. Это адский ад!
Просыпаюсь от разговоров. Бабуля доказывает по телефону отцу, что он не прав. И вообще, родитель из него никудышный. Улыбаюсь. Ну всё, как обычно, да. Тёща и зять. Классика!
— Ба, я проснулась, — подхожу к бабушке со спины и обнимаю старушку за плечи.
Бабушка оборачивается:
— С отцом говорит будешь? Нет?
— Да буду, конечно же.
Забираю у бабушки телефон и морально готовлюсь к худшему. Сейчас начнётся…
— Яра, что за концерты? Ты почему сорвалась и уехала к бабушке? Ты на чём вообще добралась? Что с твоим телефоном? В центральную прачечную проще дозвониться к чем тебе?! — негодует отец, а я слушаю его, не перебиваю.
Дождавшись, когда отец выплеснет первые эмоции, я говорю ему, как сильно его люблю. А уехала почему? Так всё просто: поссорилась с подругами, день рождения не удался. И в общем, да. Сбежала, трусливо поджав хвост. Потому что я у него — тот ещё ребёнок.
— Нашла из-за чего расстраиваться, — вздыхает отец. — Ладно, перебесишься — приезжай. И позвони заранее, скажу Эмину, чтоб встретил тебя на вокзале.
Меня бросает в холодный пот только от одного имени Керимова. А сознание услужливо визуализирует нашу встречу.
Нет! Позориться я больше не стану. Мне хватило с головой, аж до сих пор всю трясёт, когда вспоминаю вот это фирменное эминское: “Держись от меня подальше”.
— Пап, я не приеду, — бухчу в трубку.
— Это ещё почему? — когда я отвечаю отцу “потому”, папа становится недовольным ещё больше: — Какая муха тебя укусила?
“Керимовская”, — крутится на языке. Но вслух, конечно же, я говорю другое. Мол, мне нужно время прийти в себя, а в городе, где я буду видеться с бывшими подругами, это сделать нереально.
Отец сдаётся. И мне даже жалко его, правда. Он же не виноват, что у его любимой доченьки в голове липкое желе, вместо мозгов! Ну кто бы в здравом уме влюбился в мужика, который вообще не вариант, даже если луна свалится на землю?
* * *
С бабушкой всегда хорошо. Она у меня умница: накормит, постирает и денег даст на карманные расходы. А я лентяйка. Залюбленная со всех сторон. Но почему? А всё просто: меня всем жалко. Я рано осталась без маминых крыльев. Вот поэтому папа с бабушкой из кожи вон лезут, лишь бы я не чувствовала себя ущемлённой в любви. Парой этой любви бывает слишком много, вот как сейчас, когда бабушка постирала мою белую футболку вместе с розовыми шортами.
— Ба, ну сколько тебе говорить: белые вещи стирать отдельно, цветные отдельно, чёрные — тоже? — обиженно выговариваю бабуле, рассматривая свою испорченную футболку.
— Да кто ж знал, что твои шорты полиняют? Шьют сейчас непонятно что. Одна синтетика.
Я закатываю глаза, пока бабуля не видит. Сейчас ещё добавит,
