Шанталь почувствовала растущее раздражение. Стояла жара. После долгого спуска она раскраснелась и вспотела. Ей очень хотелось выпить чего-нибудь холодного и поесть. Поднявшись из-за стола, она подошла к бару.
— Я хотела бы взглянуть на меню.
Бармен, мывший кофейные чашки, неохотно закрутил кран.
— Меню?
Шанталь едва сдерживала нетерпение. Она повторила свою просьбу на французском, испанском, английском, немецком и итальянском. Не может быть, чтобы он не понял слово «меню».
— Я хочу поесть чего-нибудь.
Молодой грек с густыми темными волнистыми волосами, падавшими ему на лоб, длинными черными ресницами посмотрел на нее, как на пришелицу с другой планеты, и бросил взгляд на стариков, сидевших в тени. Один из них сказал что-то, и бармен пожал плечами.
Неожиданно раздался другой голос, резко сказавший что-то по-гречески, и все оживились. Деметрис.
Бармен покраснел, старики зашевелились, бормоча извинения, и Деметрис направился к Шанталь.
— Извините. С вами не должны были так обращаться.
Он выдвинул ей стул, и она неохотно опустилась на него. Атмосфера в таверне стала еще более напряженной.
— Я им не нравлюсь?
Он пожал плечами.
— Произошло недоразумение. Вот и все.
— Он не хотел обслуживать меня, — сказала Шанталь, пытаясь понять, что происходит.
— Нет. — Деметрис облокотился о стол и устремил на нее пылающий взгляд. — Они знают, что вы неприкасаемая.
— Неприкасаемая?
Он потянулся через стол, и теперь их разделяло всего несколько сантиметров. Взгляд черных глаз обжигал ее, говоря то, что он не высказал словами.
— Они знают, что вы — моя.
У нее лихорадочно забилось сердце. Он так близко. Она может разглядеть каждую ресницу и золотистые искорки в темных глазах.
— Но я не ваша, — возразила Шанталь слабым голосом.
Он молча смотрел на нее, слегка скривив губы. Никогда она не видела такой холодной, сардонической ухмылки; настолько холодной и сардонической, что ей пришлось отвести глаза. Сжав руки под подбородком, Шанталь пыталась унять сердцебиение.
— Вы здесь, — тихо сказал Деметрис. — Это действия, а не слова.
Глядя в сторону, Шанталь, пытаясь проглотить вставший в горле ком, посмотрела вдаль. По правде сказать, опасность, грозящая ей в Ла-Круа, кажется менее угрожающей, чем та, которая сидит за столом напротив нее.
Принесли прохладительные напитки. Затем появилась корзинка с хлебом и крекерами, за которой последовал сыр из козьего молока, оливки и маринованные овощи.
Жизнь здесь протекает, как в деревне времен средневековья. Шанталь взяла кусок хлеба с хрустящей корочкой и обмакнула его в душистое оливковое масло.
После того как они поели, Деметрис, откинувшись на спинку стула, посмотрел на Шанталь. Она красивая, элегантная, утонченная, умудренная опытом. И все же когда он заглядывает в ее глаза, он видит безграничную печаль, которую она скрывает от всех, и большинство людей не замечают ее. Даже заметив, они не поняли бы, что это, но он знает, как от жгучей боли темнеют ее глаза.
Ей разбили сердце, когда она, юная и наивная, не знала, что ее ждет. Теперь он знает, что женщины совсем не похожи на мужчин. Они стремятся к любви и браку, потому что хотят тепла… уюта… счастья. Они хотят быть красивыми невестами, молодыми любимыми женами, хотят лелеять своего первого ребенка…
Деметрис отвернулся, взглянул на темно-синюю гладь океана и парусную лодку, скользившую по волнам.
Катина тоже была такой. Она была счастлива с ним, счастлива, что вышла за него замуж. Им суждено было прожить вместе всего два с половиной года. Она была беременна, когда умерла. Семь с половиной месяцев.
Деметрис почувствовал горечь во рту. В этот момент Шанталь коснулась его руки:
— Деметрис.
Красная пелена, застилавшая ему глаза, исчезла. Он повернул голову и посмотрел на Шанталь. Она едва доставала ему до плеча, и «конский хвост» из густых каштановых волос делал ее моложе, намного моложе тридцати лет.
Она все еще так невинна, подумал он, и все так же наивна. Поддавшись порыву, Деметрис протянул руку и отвел выбившуюся прядь волос с ее румяной щеки.
Шанталь покраснела и опустила глаза. Деметрис не мог представить, как у кого-нибудь могла подняться на нее рука. Как мог Арман не защитить ее.
Она подняла глаза и посмотрела на него. Несмелая улыбка заиграла у нее на губах.
— Вы были когда-нибудь женаты?
— Да. — Его лицо было непроницаемо.
— Почему вы не женились снова?
— Меня это не интересует.
— Ваш брак был таким несчастливым?
— Нет. Он был очень счастливым.
— О! — Шанталь склонила голову, опечаленная, как ребенок, которого не впустили в кондитерскую.
— А вы вышли бы замуж? — поинтересовался Деметрис и увидел, как она широко раскрыла глаза цвета морской воды.
Но Шанталь быстро овладела собой, скрывая свои мысли и чувства, снова превращаясь в неприступную Снежную королеву.
— Нет.
— Почему?
Она вспыхнула, но Деметрис заметил, что она страдает.
— Принцессы отпугивают людей.
Дело совсем не в этом, мелькнула у него мысль, и он почувствовал, как что-то перевернулось у него внутри. Она лжет ему, лжет себе, умышленно искажает правду.
Ее брак был ужасен. Он изранил ей душу. Напугал ее.
Ощущая возникшее между ними напряжение, Деметрис наклонился вперед, приблизившись к Шанталь так, что увидел тень между ее грудями и маленькую золотистую родинку на ключице.
Он никогда не говорил ей, что глубоко тронут ее уязвимостью и одиночеством.
Мягкость и нежность сквозят во всем: в ее глазах, улыбке, грустном выражении лица. Она напоминает ему девочку, которую вытолкнули из детства во взрослую жизнь, не дав ей прожить годы, разделяющие эти стадии.
— У нас гости, босс. — Голос молодого бармена нарушил звенящую тишину.
Подняв голову, Деметрис увидел, что бармен рассматривает в бинокль какую-то точку в океане.
— Что там? — резко спросил Деметрис.
— Лодка. И она направляется к нам.
Шанталь услышала быструю греческую речь, и затем в таверне воцарилась напряженная тишина.
Все молчали, даже старики. Щурясь от солнца и ослепительно ярких бликов, игравших на изумрудно-зеленой воде, все присутствующие напряженно вглядывались в морскую даль.
Шанталь переводила взгляд с одного лица на другое.
Она услышала голос Деметриса. Он говорил так тихо и быстро, что у нее не было надежды понять что-нибудь, но в его тоне нельзя было ошибиться. То, что он увидел, ему не понравилось.
